Верь, бойся, проси…

В тот день как всегда Орясина лихо подлетел на ревущем байке к подъезду, поставил его очень даже обычно, т. е. где ему заблагорассудилось, поперёк тротуара «а ля плевать на всех», снял подругу с заднего сиденья, и в четыре ноги они направились было к дому.

— Во, зашибись! Драндулет кстати! За пивом сгоняться ништяк! — Митроха-младший с парой клевретов вылезли из какой-то щели и, шаркая кроссовками, подошли к байку. Также невесомо в дверях подъезда, как из воздуха, возник Хана.

Орясина величественно обернулся к шпане и остолбенел, один из клевретов непринуждённо мочился прямо на сиденье его гордости.

— Наставят мопедов, понимаешь… пацанам помочиться негде, — как бы рассуждая сам с собой, вполголоса изрёк Хана.

Пенсионеры с шахматами, любители домино, сидевшие в тени деревьев, толкали друг друга локтями, смотри мол! В наступившей тишине и с непритворным интересом все дворовые наблюдали за спектаклем. Казалось, даже костяшки домино повисли в воздухе.

Орясина вмиг обернулся к дерзкому из их подъезда, сжал кулаки. Поросячьими глазками сосканировал наглеца, но инстинкт указал на опасность, исходящую от расслабленной фигуры в дверном проёме. Поэтому выбрал этих гадёнышей, оскорбивших его байк, прыжками подлетел к хулиганам, но те, как воробьи, разлетелись в разные стороны.

Сколько ругани и угроз обрушил Орясина на их головы, пока протирал сиденье, не сосчитать. Когда закончил, обнаружил рядом стоящего этого непонятного соседа.

— Ты мопед-то свой ставь в другом месте, негоже тут ему стоять, — вполне мирно предложил свой вариант парковки этот чудак.

— А то чё? — с приблатнённым вызовом вопросил кавалер, — тоже гавкать будешь? Так я таких…

Хана неуловимо приблизился вплотную, просто взял за руку кабанообразного и заглянул в глаза, тот сразу осёкся и судорожно сглотнул.

— Жалко мопед, обгадят ведь хулиганы всякие, эвон, что средь бела дня творят. Барышню и то не постеснялись, беда прямо.

— Где хочу, там и ставлю! Мне не указ ни ты, ни эта шушера, — с вызовом закончил освобождённый от цепких рук доблестный герой и победоносно скрылся в подъезде, не забыв прихватить барышню. Та, судя по блестящим глазам, с величайшим интересом наблюдала этот цирк, но к её разочарованию всё в этом мире не бесконечно.

Пожав плечами, Герман спокойно подошёл к играющим мужикам, скромно встал в стороне, достал мобилу и буквально через мгновение убрал её, никто и внимания не обратил. Опять раздался грохот костяшек домино, опять углубились шахматисты в свои умственные баталии, опять сгрудились сопереживающие зрители и мудрые советчики.

Никто толком не понял откуда взялись два тинейджера с ло́хмами, закрывающими покатые лбы, с кольцами в ушах. Они деловито несли ведра с чем-то дымящимся, подойдя к байку, стали выливать из ёмкости что-то чёрное и горячее, не жалея, щедро поливали рулевое, фары, блестевшие на солнце, сиденье. Потом, дав пинка, вылили остатки на движок опрокинувшегося невезучего механизма. Незаметно, в тоже время вроде и не спеша, растворились среди зелени близрастущих кустов и деревьев.

Не надо говорить, что игра опять дружно прекратилась, зрители сидели в шоке, в шоке были и прохожие, обходившие по тротуару облитое, видимо гудроном, нечто напоминающее байк. Отставной военный дядька, судя по выправке и рубахе, даже привстал, дабы не пропустить ни одного кадра из такого нечастого здесь зрелища.

Через несколько минут шок прошёл, зрители заняли свои места, опять застучало домино, задвигались шашки и шахматы, опять суфлёры и помощники взялись давать советы. Хана скромно пристроился с края лавки у шахматистов, нравилась ему эта умная игра, сам любил эти дебюты и гамбиты, играл неплохо. Иногда кто-то нет-нет, да и бросал взгляд на бесформенное чёрное пятно застывшей смолы с колёсами, терпеливо ждали кульминации, и она через часок проявилась.

Из подъезда вальяжно выполз младший житель с верхних этажей, щурясь на солнце, козырёк бейсболки набок, тёмные очки на лбу, шорты цвета беж, доволен жизнью и расслаблен до неприличия. Следом показалась очередная пассия-однодневка, яркая, как гусеница в муравейнике. Рука, шарившая ключи от байка в кармане шорт, замерла, из открывшегося рта вывалилась жвачка. Игра опять застыла в воздухе, наступила благоговейная тишина. Зрители ждали чего угодно, но только не этого. Младший кабанообразный потерял голос! Он разводил руками, растерянно вращал глазами, крутил по сторонам головой и икал без остановки, да так, что разлеталось на весь двор.

— Я же говорил, хулиганья развелось, — вполголоса произнёс Хана.

Враз оцепенение покинуло байковладельца, слух у него хороший, он достал телефон и что-то яростно забормотал, потом решительно направился к столам с культурно отдыхающими пенсионерами и присутствующими прочими достойными лицами.

— Твоих рук дело, урка позорный! Погоди, гад! Ещё нахлебаешься за свои фокусы. Ты не знаешь, с кем связался!