Верь, бойся, проси…

В те годы это было ЧП громкое, резонансное, и органы правопорядка взялись всерьёз за раскрутку этого криминального клубка. Даны свыше были серьёзные пинки и шишки, опера, взъярённые не шутку, копали как бешеные, но Ктыря так и не нашли. Зато закатали Шарамая и Митроху-старшего на кичу не задумываясь, навесили срока солидные.

Те после лечения очухаться не успели, ну и, естественно, пакостей криминальных не только натворить, а и придумать не успели.

Чайник зашумел, стал пыхтеть, Хана выключил газ и налил крепкого, с лимончиком. Прихлёбывая в своё удовольствие, он прокручивал в уме и так, и этак, и всё равно не мог уловить причину беспокойства.

— «Интуицию, брат, не обманешь! Она не дознаватель!».

Это придуманное самим Ханой изречение не раз на зоне было предметом шуток, но оспаривать никто не брался.

Итак, Ктыря давно на горизонте не слыхать. Да и появись он сейчас, Герка-школяр сегодня не школяр, он Хана́! Давно Хана! И друзья, и прочая публика про него знают-уважают, это доказано. Родня? Маман за гранью, в Европах-с, явно в наличии очередной супруг-осёл, у которого портфель вместо кошелька, прозябают бедняги где-нибудь в швейцарских Альпах…

Прочей родни, после смерти бабки, он не представляет. Бабка, правда, вспоминала, как-то другого племяша. Антохой называла, но Хана его в глаза не видел. Чай допит, за окном признаки рассвета, вот и верный Чел, мягко ступая, вошёл в кухню.

Деликатно полакав воду из своей плошки, уселся и уставился своими глазищами на хозяина.

— Удивительно, то жёлтые, то зелёные! — пробормотал, зевая, Хана, — Чел, дружище! У тебя, по всей видимости, непостоянная точка зрения. Ладно, убедил, идём спать.

Проснулся Хана от тяжёлого толчка лапами в грудь, это спрыгнула нелёгкая в образе рыжего котяры, проснувшегося раньше хозяина. Ну, хищник!

Потирая грудь и ворча по поводу чудес селекции и гибридизации, а так же по поводу всяческих биологических кудесников, кои вывели домашних котов немногим легче зебры, имени врага какого-нибудь, он понял причину пробуждения. В дверь звонили, вон и кисточки ушей присевшего Чела антеннами вверх. Точно! Висевший над дверью звонок выдал очередные трели. Звонки были неуверенные, можно сказать, деликатные. Дружки-приятели звонили громко и уверенно, и это Германа нисколько не напрягло, а тут, как-то напружинился он внутренне, да и сны дурацкие в последнее время, предчувствия всякие…

Открыв дверь, не сразу узнал в стоящей на площадке, с осунувшимся лицом, тётке дальнюю родственницу. Да, по отцовской линии, двоюродная сестра вроде ему.

— Здравствуйте, Герман Валерьянович! Не помните меня? Я двоюродная сестра отца вашего, Валерьяна, царствие ему небесное…

— Валерия, — машинально поправил Георгий Валерьевич.

— При рождении нарекли Валерьяном. Валеркой он стал позднее, в метриках тоже.

— Проходите, пожалуйста, — посторонился Хана, — прошу снисхождения, запамятовал, как вас звать-величать?

— Немудрено, ты ещё несмышлёнышем был, когда я уехала, да и столько лет прошло, а зовут меня просто, Елена Олеговна.

Говорила женщина легко и непринуждённо, простая речь провинциалки, на внешность ей можно было дать и пятьдесят лет, и сорок. Хана, рассматривая её, потерял ниточку разговора и только опомнился, когда она обратилась к нему с вопросом, — Анна то Тимофеевна как? Жива ли, здорова?

— Умерла баба Аня, — посмотрев в окно, скучно ответил Хана, ему стал надоедать этот разговор ни о чём. Так же поспешил объяснить отсутствие матери, мол, дела негоциантские, неотложные.

Предложил чайку, перешли на кухню. Елена Олеговна всё что-то говорила, об отце его вспоминала, деревню, где в детстве ему приходилось жить месяцами у бабки Нюры, их матери. Сожалела о бабушке Ане, хорошая была женщина, царствие ей небесное.

Хана слушал в пол уха и гадал, когда же прозвучит про дело, ради которого она приехала. Ну, не просто же проведать приехала издалека, да и связи особой родственной он не ощущал, не было такого близкого душевного трепета.

— А бабушку Фалю помнишь? Та ведь тебя больше других привечала.

Это да, всё, связанное с деревней, вспоминалось в первую очередь, начиная с доброй улыбки бабушки Фали. Лукавые морщинки-лучики во всё лицо, ямочки на щеках когда она улыбалась. А вот глаз её не помнил, вроде тёмно-синие или зелёные. Наверное, меняли цвет, как камень в подаренном амулете, всегда добрые, один раз, правда, стали колючими рапирами! Молнии метнули, только грома не было, на председателя, когда он на её любимца наскочил. Герка тогда, даже испугался!

Вспомнилась её манера мастерски передразнивать недружественных соседок, от чего Герка-баловень искренне, до слёз, хохотал. Она его никогда не ругала, замечаний не делала, старалась угостить чем-то вкусненьким. Не давала никому обижать и всегда заступалась за него. Было дело, даже перед самим, мы упоминали уже, председателем колхоза!

А он мужик был лютый, на расправу скорый, однажды гнался по пересечённой местности за Геркой с пацанами километра четыре без остановки.

Слава молодым ногам, убежали, но вслед ещё долго слышали проклятия и угрозы.