Veritas

После смерти Угонио – да покоится он с миром – музыканты снова превратились в невинных творцов. Однако я задавал себе некоторые вопросы, наблюдая сзади за Камиллой де Росси. Она сильно размахивала руками, чтобы заставить скрипки сыграть более интенсивное вибрато, а у контрабасов вызвать более приветливые басы.

Почему она солгала по поводу Антона де Росси? Не обязательно ведь всем Росси быть в родстве друг с другом, сказала она мне. Но бывший камердинер кардинала Коллонича действительно был в родстве с ее покойным мужем. Кардинал Коллонич: это тот самый кардинал, который много лет назад крестил девочку-турчанку, отвергнутую потом сестрами из Химмельпфорте, как рассказывала нам сама Камилла. Франц и Антон де Росси, Франц и Камилла, Антон де Росси и Коллонич, а также Коллонич и Химмельпфорте, и, наконец, Химмельпфорте и Камилла: какая логика, если она есть, скрывается во всей этой путанице?

И почему хормейстер никогда не берет плату за работу, которую выполняет для императора? Об этом рассказывал мне Гаэтано Орсини, который, как я теперь узнал, был невиновен, а значит, достоин доверия. Тот, кто не работает за деньги, размышлял я, в любом случае получает какого-то рода компенсацию. Какую же получает она? Когда Иосиф потребовал от нее отказаться от деятельности в качестве врачевательницы двузернянкой, она потеряла средства к существованию. Но вместо того чтобы брать плату за свои музыкальные композиции, она попросила у его императорского величества право жить в монастыре Химмельпфорте, то есть то, что больше походило на наказание, чем на вознаграждение.

Много лет назад Камилла и ее муж Франц ездили аж в далекую столицу Франции, чтобы навестить Атто Мелани. Хотели ли они познакомиться с учеником синьора

Луиджи или со шпионом наихристианнейшего короля? Можно ли предполагать, что Камилла не имеет ничего общего с темными делишками, в которых с давних времен запутался Атто? Я заметил, что Клоридия печально смотрит на меня: она знала о моих размышлениях и разделяла их, но сердце ее колебалось между недоверием и приязнью, которую она испытывала к хормейстеру.

Устами сопранистки, полной Марии Ландини, которую я вчера считал способной на самые позорные поступки, теперь сладко пела невеста святого Алексия о ранах любви:

Basta sol che casto siaChe diletta sempre amor… [102]

Нет, этого не могло быть. За враньем Камиллы должно что-то стоять. Я наблюдал за хормейстером, когда она дирижировала, и размышлял.

…е fa' poi che eterna siaFiamma ascosa entro del cor. [103]

После слов сопранистки о вечном пламени страстей в голову мне пришла идея, что сомнение тоже огонь, который мучит и беспрестанно бушует, как и любовь. Мои размышления по поводу музыкантов она развеяла, но гложущие меня подозрения относительно хормейстера с каждым часом становились все более давящими. Химмельпфорте и Камилла были отправной точкой моего существования в Вене. И теперь, после множества кровавых приключений, казалось, все снова вернулось к монастырю и его загадочной музыкантше.

Смерть студентов не оставила нам следов, по которым мы могли бы пойти. По поводу загадочной болезни императора было еще слишком много неразрешенных вопросов. И что же связывает Камиллу с Иосифом Победоносным? Какой награды ждет хормейстер за услуги, оказываемые его императорскому величеству?

Я не знал почему, но чувствовал, что следующий день прольет немного света на мой замутненный разум.

Вена: столица и резиденция Императора

Четверг, 16 апреля 1711 года

День восьмой

5.30: заутреня

С этого момента постоянно раздается колокольный звон, который на протяжении целого дия возвещает о мессах и богослужениях. Открываются трактиры и пивные

Но и на следующий день оказалось, что нельзя тревожить сон Хаббата Мелани. На рассвете я снова отправился к нему, и Доменико, опасавшийся за здоровье своего дяди, не захотел даже впустить меня. Однако я не сдался, и после некоторой перепалки он позволил мне войти.

К сожалению, племянник Атто был прав: вследствие переживаний прошедшего дня, особенно же из-за душевных потрясений, аббат находился в почти кататоническом состоянии. Мне удалось заставить его бодрствовать в течение нескольких минут, но, заговорив с ним, я получил в ответ только замутненный взгляд и бормотание. Зная, что Доменико слушает, я все же передал Атто суть моего последнего разговора с Клоридией: вероятнее всего, турки прибыли в Вену не с дурными намерениями, а наоборот: они хотели поспособствовать выздоровлению императора, поэтому его теория неверна и подозрения относительно Евгения безосновательны. Однако все было напрасно. Через некоторое время Атто закрыл глаза и перевернулся на другой бок. А рассерженный Доменико выставил меня за дверь.