Верхом на «Титанике»

– Она, она, – загудела Галя, – Машка с ней не дружила, вечно они лаялись, особенно из-за коммунальных расходов. Маня требовала, чтобы сестра половину оплачивала за свет, газ и услуги. А Олеська отказывалась, говорила: «Я тут не живу, лампочку не жгу, воду не лью, с какой радости должна платить? Лишних денег у меня нет». Машка же в ответ: «Раз ты прописана, то обязана. А не хочешь платить – выписывайся. Почему я должна за тебя свои деньги отдавать? По документам нас тут трое. Уматывай, мне меньше насчитают!» Один раз они подрались. На мой взгляд, обе были не правы, но я на Машкиной стороне стояла – Олеська сбежала, о матери не заботилась.

– Она деньги давала, – напомнил я.

Галя скривилась.

– Копейки! Машке еле-еле на памперсы хватало.

– Похоже, ваша подруга, хоть о покойных плохо и не говорят, не очень-то заботилась о маме, – не утерпел я, – в комнате стоит жуткая вонь.

– Это только последние два месяца, – пояснила Галя, – Машка Елену Константиновну специально не мыла. Люди постоянно приходили, всякие разные чиновники. Их квартиру расселяли, вот Машка и перестала, пока вопрос не решится, гигиену соблюдать. Елене Константиновне по фигу, валяется овощем, а Манька ради трехкомнатной была готова дерьмо на лопате сожрать!

– Никак не пойму связи между грязью и предоставлением просторной площади, – сказал я.

– Ой, какой вы наивный! – воскликнула Галя. – Все очень даже просто. Банк хочет сэкономить. В комнатке три женщины прописаны, значит, им «двушки» хватит выше крыши! А вот если одна из них инвалид лежачий, то точно «трешку» отслюнявят, закон такой есть. Только в нашей стране мало чего по правилам случается, вот Машка и надумала на жалость давить. Сами посудите, придут представители банка, увидят Елену Константиновну, лежит она, тихая, молчком, какой от нее вред? Зачем Машке три комнаты? Мать не двигается, не спорит… А если ее не мыть? Тут другой натюрморт: вонь дикая, значит, те, с долларами, носы зажмут и вон поскорей, пожалеют Маню, сообразят, что ей нормальную квартиру дать следует.

– Ну и ну, – воскликнул я, – это отвратительно!

– Ты небось в коммуналке не жил, – ощетинилась Галя, – не на такое люди идут!

– Так почему вы решили, что Машу убила Олеся? – вернул я газетчицу к интересующей меня теме.

Галя подняла с пола платок.

– Машка про сестру чего-то узнала! Она за ней следила.

– Зачем?

Собеседница понизила голос:

– Денег хотела слупить! Это раз. А во-вторых, она мне тут сказала: «Теперь за мамой говно другие выносить станут, а я деньги получу! Хорошие!»

– Каким же образом Маша намеревалась разбогатеть?

– Не знаю. Она мне не рассказывала! Только я в курсе, что Маня в Олеськин шахер-махер нос засунула и много чего вынюхала.

– Что именно?

– Она не рассказывала! Но часто говорила: «Еще немного нарою – и хана! Придется Баяну на мои условия соглашаться! Я умная!»

– Баяну? – переспросил я. – Это музыкальный инструмент?

– Нет! Баян – человек, – ответила Галя.

– Как его зовут?

– Баян! То ли имя такое, то ли фамилия, – зачастила Галя, – я не в курсе. Машка его ваще два раза вспоминала.

– А во второй раз в связи с чем? – не успокаивался я.

– В тот день, когда вы у нее в гостях были. Только ушли, Маня туфли нацепила, морду накрасила и заявила: «Жди. Вернусь с баблом. Надо торопиться! Баян подсуетиться может!» Если честно, я не поняла, о чем она говорит, да и не слушала особо, о деньгах думала, они мне очень нужны.

Так и не добившись от Гали никакой полезной информации, я вышел из газетного ларька и отправился во двор дома сестер Беркутовых, где припарковал автомобиль. Что за таинственный Баян крутился около девушек? Маша и Олеся не поделили мужчину? За пару минут до смерти Олесе позвонили. Я пошел в туалет, но успел услышать, как она назвала то же имя – Баян.

Надо непременно отыскать парня. Но каким образом? Может, Баян – это фамилия? Прозвище, произошедшее от фамилии Баянов, Баянкин или даже Аккордеонов. Вдруг юноша умеет играть на этом, сейчас не особо популярном инструменте? Или он работает в оркестре? Занимается художественной самодеятельностью? Этак придется пол-Москвы носом прорыть! И потом, Баян не мог убить девушек! И Олеся, и Маша погибли от инсульта. Не знаю, имел ли кто из посетителей бистро возможность незаметно подлить младшей Беркутовой что-то в кофе, но Олеся сидела со мной за столом в полном здравии, и в кафе не было ни одной души, студенты, переписывавшие конспекты, ушли.

Окончательно запутавшись в рассуждениях, я устал и решил пару минут передохнуть. Можно было поехать в ближайшую кофейню, но мне отчего-то не хотелось двигаться, поэтому я просто сидел за рулем, тупо уставившись на дверь подъезда.

На улице заморосил дождик, молодые мамаши с детьми быстро разбежались, старухи, оккупировавшие лавочку в палисаднике, тоже расползлись по квартирам, я остался в гордом одиночестве, впал в ступор, не имея в голове никаких мыслей. Ноги и руки словно опутало паутиной, наверное, резко поменялось атмосферное давление и поэтому мне захотелось спать.