Солдатам казалось, что созданный оккупантами мир в гетто, непереносимый для немецкого зрения, обоняния и осязания, вполне терпим для евреев, что евреи «не особенно страдают» от грязи, нищеты и голода. Условия жизни обитателей гетто могли бы вызвать сочувствие, «если бы это не были евреи».
В июньские дни 1941 года один унтер-офицер рассказывал об увиденном в Варшавском гетто — «ограниченном проволокой квартале эпидемий и евреев»: «Многие сотни (людей) стоят в очередях у продуктовых, табачных и винных лавок. Наш передовой отряд рассказывает нам о сказочных ценах. Стакан пива — 2,50, порция мороженого — 3, фунт земляники — 8,50, одна булка — 5 марок и т. д. Во время поездки мы видели, как один мужчина упал без видимых причин, наверно, это был голод, который его сбил с ног, ведь ежедневно погибает от голода некоторое число этого сброда. Некоторые еще одеты в хорошую довоенную одежду, большинство закутано в мешки и лохмотья, страшная картина голода и нищеты. Дети и женщины бегут за нами и орут: «Хлеба, хлеба».
Постепенно, к июню 1941 года, под воздействием пропаганды менялись взгляды военнослужащих на «еврейский вопрос» и пути его решения. Теперь солдатам представлялось, что евреи делают одно дело с англичанами и русскими, что «еврейство объявило нам войну по всей линии, от одного края до другого, от лондонских и нью-йоркских плутократов до большевиков. Против нас сплотилось в едином фронте все, что послушно евреям». Отсюда вытекало, что, когда евреи будут «обезврежены», весь мир будет выглядеть по-иному. Многие солдаты полагали, что «евреи должны полностью исчезнуть с лица земли».[418]
«Богохульную» Россию они считали главным врагом. Здесь господствует «безбожная» власть», а солдаты разбитых частей стреляют из засады. Впрочем, все покушения и саботаж, виновники которых не были найдены, с готовностью приписывались «проклятым евреям», отождествляемым с «окаянными большевиками». Некоторые военнослужащие прямо пишут о «еврейской, большевистской жестокости», приписывают евреям зверства, совершенные советскими властями над немецкими военнопленными, местными этническими немцами и украинцами. Евреи, проживающие в «вонючих разбойничьих логовах», рассадниках эпидемий, сравнивались с ведьмами и колдунами. Этим «бестиям», «нахальным парням», «наглым рожам», «отродью», «отребью», «сброду», «мерзавцам», «сволочам», «ужасным тварям», «гиенам», «выродкам» и т. п. приписывались отвращение к труду и стремление к мировому господству. «Искоренение всех евреев» представлялось многим солдатам главной задачей, с решением которой связывались скорое окончание войны и возвращение домой. Такой взгляд на мир позволял солдатам без стеснения, подробно, со злостью и иногда с иронией описывать сцены расправ над евреями и подчеркивать свое участие в них: «У нас, немцев, нет оснований гуманно обходиться с этими креатурами. Поэтому сейчас они стоят не больше, чем у нас собака. Нам, солдатам, это понятно». Собственная жестокость обосновывалась опасением за судьбу Германии, а также настроениями местных жителей, которые ждут «освобождения». К издевательствам над евреями они призывали и своих близких на родине. Некоторые были настолько проникнуты нацистской пропагандой, что в своих письмах наизусть цитировали «пророчество» Гитлера о судьбе еврейства в Европе в случае начала мировой войны. Солдаты были убеждены не только в том, что война против Советского Союза — война двух непримиримых мировоззрений, но и в том, что это противостояние непременно будет выиграно Германией. Большинство считало, что боевые действия будут закончены уже летом 1941 года.