Вернадский

Содержание «Биосферы» и отчета фонду частично совпадают. В обеих работах есть формулы размножения. Но отчет строг и узок — только формулы размножения с минимумом объяснений. «Биосфера», несмотря на небольшие размеры, — книга с широчайшими обобщениями. Формулам придается здесь определенное значение, исходящее из главной концепции книги. «Странное чувство, — записывает ученый 8 августа 1925 года, — с одной стороны, как будто очень углубляюсь в новое. В понятии хода жизни уловил принцип, которому придаю большое значение. И хотя я не доволен, как я изложил эти идеи в “Биосфере” — мне представляется, что я достиг обобщений, которые и новы, и должны иметь большое значение»²¹.

Вся осень и ушла на ее написание. По письмам видно, что он отослал текст домой в издательство «Пламя», но по каким-то внутренним затруднениям там книга не вышла.

Летом у опального сочлена побывали академики П. П. Лазарев и А. Ф. Иоффе. По возвращении домой они подготовили доклад о его занятиях. 3 сентября Физико-математическое отделение сделало заключение о просьбе к Наркомпросу сохранить за Академией наук право при возвращении В. И. Вернадского в Ленинград включить его вновь в число действующих членов академии без новых выборов. Вернадскому сообщили, что с 1 октября он будет получать штатное содержание. Таким образом, воспользовавшись празднеством — двухсотлетием Академии наук, Ольденбург добился «смягчения участи» для друга. Вернадскому предоставили одну из десяти учреждаемых дополнительных кафедр академии.

Он поставил условием возвращения, во-первых, восстановление его в правах директора Радиевого института, а во-вторых, выяснение Академией наук возможности «террористически-полицейских осложнений», как он писал Ольденбургу, которому и пришлось этим заниматься. Замечание не лишнее, поскольку совсем недавно в Киеве состоялась еще одна репрессивная акция в отношении интеллигенции. Были арестованы многие люди, хорошо знакомые Вернадскому, в том числе близкий друг Василенко. Суд закончился драконовским приговором: четверо ученых во главе с Николаем Прокофьевичем приговорены к расстрелу, а остальные — к десяти годам заключения. Только после настойчивых обращений Украинской академии наук и протеста французского правительства приговоры были смягчены и Василенко освобожден. Но лишь в 1929 году он смог вернуться к научной работе.

Заверения Вернадский получил от академика И. П. Бородина, который от имени Карпинского и Ферсмана писал: «Никаких затруднений ко всем нам желанному возвращению Вашему в лоно Академии не предвидится. Финансовый вопрос легко разрешается тем, что число академиков увеличено до 50. Александр Евгеньевич готов немедленно по Вашему возвращению передать Вам Радиевый институт и КЕПС. <…> Квартира Вам обеспечена. <…> Наконец, и основной вопрос, не поддающийся формулировке, по всем имеющимся данным не вызывает опасений»²². Зашифрованное в последней фразе сообщение ему было понятно.

Вот теперь Вернадский решает прервать «чешскую» линию устройства судьбы. Он попросил совет Карлова университета перенести его лекции на другое время, примерно через год. Но, добравшись из Парижа в Прагу, они с Наталией Егоровной застряли здесь надолго. Денег не было. Одежды зимней — тоже. Паспорта давно просрочены, нет причины пребывания. В русском консульстве не знали, кто он такой, занимает ли какое положение в СССР. Начались хлопоты и переписка, занявшая довольно много времени.

Смягчалось положение тем, что они подоспели к свадьбе Нины, которая выходила замуж за Николая Петровича Толля. Предки его — обрусевшие шведы, отец — военный, рано умерший. Из последнего класса гимназии он убежал вопреки воле матери в белую армию, воевал у Корнилова, потом у Деникина и Врангеля. Добравшись до Праги, поступил в университет, где стал любимым учеником академика Кондакова, историком и археологом.

Десятого января 1926 года состоялось бракосочетание.

* * *

Ожидая документов, Вернадский снабжает своим предисловием «Биосферу», извлеченную из тех же двух чемоданов с украинско-крымскими текстами. 13 февраля 1926 года пишет Личкову: «Я сдал в печать свою книжку о биосфере и к ней небольшое предисловие, за которое, может быть, вознегодуют геологи. Мне кажется, в ней я выразил то, что хотел: поразительно ясно встает передо мной вопрос о механизме земной коры, согласованность ее явлений. <…> Мог обработать для печати только два очерка, третий отложил — сейчас нет времени»²³.