Верни мне любовь. Журналистка

К счастью, Григ оказался на месте, — видимо, готовился к летучке, до которой оставалось как раз полчаса. Он — я помнила это хорошо — часто уезжал в контору чуть ли не на рассвете именно с этой целью. Потому что рабочий день у нас начинался в одиннадцать утра. К этому моменту главный считал своим долгом не только внимательно прочесть свежий номер, но и окончательно спланировать следующий. Таким образом, заведующим отделами и членам редколлегии оставалось только одно: обсудить предложения своего редактора и определить (вновь согласуясь с его мнением) лучший материал вышедшего накануне номера для «Доски лучших», на которую упомянутые материалы вывешивались в качестве образца для менее везучих авторов.

Учитывая сказанное, ничего удивительного в том, что у Григория уже в половине одиннадцатого вид был задумчивый и слегка отрешенный, не было. Улыбка, которой он меня встретил, показалась мне натянутой.

— Привет, Мариша. — Григ отодвинул свежий выпуск и вопросительно поднял правую бровь. Это у моего бывшего мужа означало легкое недоумение. В данном случае по поводу того, что я посмела нарушить уединение главного перед летучкой, считавшееся неприкосновенным… — Что-нибудь случилось? — Он все-таки решил поинтересоваться, почему я это сделала (несмотря на попытки секретарши мне воспрепятствовать), прежде чем окончательно разозлиться.

— Случилось! Ночью в Милкиной квартире взломали замки и печати и, кажется, все там разграбили… Потехин едет сюда — за мной, так что на летучке я присутствовать не смогу… Вот возьми!

Я положила на стол перед Григом, онемевшим в точности как я сама несколько минут назад, кассету:

— Здесь мое несостоявшееся интервью с Каревой… Если можно, отдай ее после прослушивания Оболенскому. Я не знаю теперь, когда вернусь в контору.

— Оболенскому?.. — ошарашенно пробормотал вернувший себе наконец дар речи Гришаня. — При чем тут Кор… Как это — ограбили?!..

— Спроси лучше у Потехина, он обещал быть у нас через полчаса. А Корнет…

Тут я сообразила, что все-таки прокололась перед своим бывшим мужем относительно нашего с Оболенским расследования. Все! Теперь либо мне, либо Виталию придется все объяснять и докладываться о нашей затее… Тьфу!.. Как я могла?! Похоже, трагедия с Милкой здорово повлияла на мои мозги. Куда сильнее, чем я думала. Или просто мне вредно так часто, как в последние дни, общаться с бывшим мужем? Реанимировалась почему-то давняя привычка канувшей в прошлое любви — ничего не скрывать от дорогого супруга.

От расстройства я едва не разревелась.

— Господи! — Григ между тем пришел в неописуемое волнение и расстройство и, поднявшись, точнее, выскочив из-за стола, заметался по кабинету, едва не сбив меня с ног. — Только этого нам и не хватало! Что тебе еще сказал этот козел?..

— Ничего особо важного. Только что я должна им помочь определить, если пропало что-то ценное… Все.

— Нет, это уж слишком… Он что, полагает, это кто-то из наших грабанул Милкину квартиру?!

Пока Григ метался и причитал, я все-таки сумела более-менее собрать мозги в горсточку, правда довольно жалкую, и выдвинуть версию относительно кассеты и своей просьбы отдать ее Оболенскому. Но при этом не сообразила, что Гришаню данное обстоятельство волнует сейчас куда меньше, чем меня.

— Понимаешь, — поспешно заявила я, — мы с Оболенским сегодня должны в любом случае повидаться по одному делу, вот я и хотела с его помощью заполучить обратно кассету… Конечно, если ты успеешь ее прослушать…

Григ посмотрел на меня с глубочайшим недоумением, как на безнадежно спятившего человека.

— Кассету?.. Господи, да какого дьявола я должен, по-твоему, ее прослушивать, при чем тут вообще Карина?!.. Ты что, разучилась писать и жаждешь от меня консультации, как это делается?!..

Все-таки я довела его до одного из редких, но метких приступов ярости, которыми славился наш главный… Открыв рот, чтобы возразить, я в ту же секунду поняла, что никаких объяснений он сейчас не услышит, и сочла за благо сделать крутой поворот:

— Прости меня… Я, должно быть, и впрямь сошла с ума от всех этих ужасов…

Поразительно, но и он сумел вдруг взять себя в руки, хотя прежде всегда давал волю темпераменту в подобных ситуациях, и я не помню случая, чтобы Гришане удалось подавить свою ярость на данном этапе…

— Ладно, — сказал он вдруг еле слышно и вернулся в свое кресло за столом. — Ты меня тоже прости… Мы все, мягко говоря, переутомились за эти дни, так что твое сообщение оказалось последней каплей.

— Не мое, а Потехина, — уточнила я.

Григ неожиданно усмехнулся и посмотрел на меня, как мне показалось, ласково… Но, может, это мне действительно показалось.

— Так что там у тебя с Каревой?

— Карина не хочет иметь никакого дела с нашей газетой, — коротко пояснила я. — Все ее аргументы на этой кассете…

Мы помолчали. Потом мой бывший муж тяжело вздохнул и, судя по всему, намеревался что-то сказать, но не успел. В дверь постучали, и, обернувшись, я увидела на пороге кабинета Николая Ильича Потехина собственной персоной.