Верни мне любовь. Журналистка

Сидя рядом со следователем в видавшем виды «Москвиче» сорок первой модели цвета «мокрый асфальт», я, решив это предварительно, никаких вопросов вплоть до Милкиного дома больше не задавала. Мое решение было продиктовано двумя обстоятельствами. Во-первых, повышенный интерес к случившемуся вполне мог родить в ментовских мозгах подозрения в мой адрес — так я считала, во всяком случае, тогда. Во-вторых, после прокола с кассетой я больше не доверяла себе, обнаружив, что в последнее время мой язык начал опережать сознание уже систематически… Молчала я и в тесном, обшарпанном подъезде, пока мы (вместе с Потехиным за мной заехали еще двое каких-то его сотрудников в штатском) поднимались на Милкин четвертый этаж.

Сердце мое сжималось все тоскливее с каждым пролетом, словно на него посадили отвратительную, жирную пиявку-кровопийцу: сколько раз, господи, сколько же раз и в безмятежные, и в тревожные, и в драматические моменты своей жизни я проделывала этот путь с Милкой или одна, направляясь в гости к моей подруге… Мысль о том, что сегодня я, скорее всего, в последний раз отсчитываю знакомые до последней щербинки ступени Милкиного подъезда, тоже в каком-то смысле оказалась для меня последней каплей. Когда наша молчаливая компания достигла знакомых дверей, действительно взломанных, которые охранял молоденький милиционер, я обнаружила, что по моим щекам текут редкие слезы…

Потехин, конечно, тоже это заметил, но ничего мне не сказал, только откашлялся вслух, словно прочищая горло, и поспешно распахнул приоткрытую дверь… Не знаю, почему Милка так и не поставила железную или хотя бы укрепленную дверь в свое жилище. На моей памяти она собиралась сделать это не один год, да так и не сделала. И вот результат… Войдя в «студию», я ахнула, моментально забыв про слезы.

Любимая Милкина софа была вся разворочена, секретер распахнут, его многочисленные ящички либо выдвинуты, либо вообще сброшены на пол, компьютер вместе с монитором стоял на полу, кассеты, любовно коллекционируемые Людмилой, валялись повсюду… Словом, ее всегда аккуратно прибранная квартира выглядела так, словно в ней побывал Мамай со всей своей ордой… Я замерла на верхней из трех ступеней, ведущих в «студию», не решаясь сделать вперед ни шага.

— Вот, — произнес Потехин и посмотрел на меня с таким видом, как будто демонстрировал не этот кошмарный разгром, а редкое произведение искусства. — Сами видите…

— Вижу… — Я с трудом разлепила почти склеившиеся губы. — Господи, да как я, по-вашему, в таком хаосе определю, если что-то пропало?! Это ж полдня понадобится, не меньше!

— Ничего не поделаешь, полдня так полдня… Но я так не думаю, — возразил он. — Во всяком случае, попробуем действовать по системе… Начнем, точнее, попытаемся начать с ценностей и денег… Вы знаете, где она хранила то и другое?

— В секретере, — пробормотала я автоматически.

— Это мы уже поняли… Вы в состоянии определить, если что-то из тех же украшений пропало?

— Что-то? — сообразила я с трудом. — Вы хотите сказать, что какие-то вещи остались?..

— И деньги — тоже, — кивнул Потехин и деловито добавил: — Пройдите, пожалуйста, сюда.

Повинуясь его указующему персту, я наконец спустилась вниз и двинулась в сторону развороченного секретера, стараясь по мере возможности обходить скинутые на пол вещи и вспоротую чем-то острым софу… Похоже, грабитель искал здесь что-то конкретное…

— Вор искал что-то определенное! — тут же, словно подслушав мои мысли, озвучил это подозрение Потехин.

Мы с ним в сопровождении одного из мальчиков достигли наконец секретера. Среди сброшенных на пол ящиков и ящичков на ковровом покрытии, прямо у моих ног, сияли в лучах утреннего солнца, проникавшего сквозь неплотно сдвинутые шторы, Милкины любимые изумруды — главная ее ценность, если иметь в виду украшения… Изумрудный браслет и крупные серьги лежали аккуратненько, рядышком, странный ворюга не только не позарился на эти подлинные и очень дорогие камни в обманчиво-простой оправе из белого золота, но еще и собрал вместе весь комплект, словно заглянул сюда полюбоваться Милкиным благосостоянием!..

Я с трудом оторвала глаза от изумрудов и обнаружила, что Потехин смотрит на меня внимательно и испытующе.

— Бред какой-то, — произнесла я искренне. И снова оглядела пол вокруг секретера. То тут, то там поблескивала среди каких-то обрывков рукописей, лоскутков и смятых вещей Милкина бижутерия. Так же открыто, как изумрудный гарнитур, валялось одно из ее двух-трех золотых колец с маленьким сапфирчиком…