Верни мне любовь. Журналистка

Корнет был не из тех, кому нужно разжевывать очевидные вещи по сто раз. Едва кивнув, он тут же поднялся на ноги и на приличной скорости, взяв меня под руку, повлек в лабиринт наших коридоров — как можно дальше от наиболее популярных трасс и маршрутов. Наконец мы достигли какого-то окна и пристроились на широком подоконнике, после чего я, набрав побольше воздуха в легкие, выложила Оболенскому все, включая собственный идиотский срыв.

Мне действительно здорово повезло, что Виталий в этот день остался поработать в конторе. Ибо за всю свою жизнь я не встречала более трезвомыслящего человека, чем Корнет. К тому же, как я предполагала, он в случае необходимости мог повлиять на Потехина…

— С чего ты взяла, — поинтересовался для начала Оболенский, — что неведомый грабитель искал именно рукопись?

— С того, что в тайнике, кроме рукописи и дневника, ничего не было! Ну, не полторы же тысячи «зеленых», которые насчитали в той пачке?! Изумруды, по-моему, раз в десять дороже!

Корнет сочувственно посмотрел на меня и покачал головой:

— Ну точно перегрелась… А как насчет дневника? Возможно, в нем-то и кроется та самая тайна, которая так влекла ворюгу в Милкину «студию»?..

— Дневника?.. — я растерянно посмотрела на Корнета. — Мне это почему-то и в голову не пришло…

— Я тебе скажу почему. Ты, Вершинина, чего-то смертельно боишься во всей этой истории… Боишься лично за себя, хотя и молчишь, как партизан на допросе. Поэтому-то первая твоя мысль была о том, что в Милкином дневнике эта самая тайна присутствует — в самом что ни на есть раскрытом виде… Так что, дорогая, давай колись! Пока я еще добрый и пока не поздно…

Я бессильно опустила голову. Мой взгляд невольно упал на подоконник и уперся в здоровенную букву «Г», глубоко вырезанную здесь кем-то давным-давно, не раз закрашенную, но все равно видную… Первую букву имени моего бывшего мужа… Я наконец сообразила, на каком именно окне мы с Оболенским пристроились. На том самом роковом окне, которое и послужило причиной нашего развода… Или не причиной? Просто обстоятельством, благодаря которому тайное стало явным… Все, вместе взятое, добило меня окончательно, я потеряла способность к сопротивлению полностью и, конечно, заговорила.

Тот вечер, когда Григ похитил меня из тетушкиного дома и последовавшая за ним ночь описанию не подлежат. Я всегда полагала, что есть вещи, до такой степени принадлежащие только двоим, что рассказывать о них кому-то третьему преступно.

Никакого заявления на расчет я, конечно, не подала. Спустя месяц, в течение которого мои новые отношения с главным редактором не просто стали достоянием ушлой редакционной общественности, но и перестали быть сенсационной новостью, мы с Григом подали заявление в ЗАГС.

Удивительно, но женат он прежде не был ни разу и, по-моему, с самого начала немного ревновал меня к моему первому браку… Впрочем, на нашем собственном счастье это никак не отразилось — не знаю, как он, но я-то действительно была счастлива целых два года и три месяца подряд!..

Главное — наши с Милкой отношения нимало не нарушились! Увлеченная на редкость сильно своим киношником, подружка даже порадовалась за меня, заявив что-то вроде того, что какое счастье — я теперь «в надежных руках» и она может не нести целиком и полностью ответственность за мою дальнейшую судьбу. А значит, и себе уделить побольше внимания…

Словом, единственным человеком, которого немного настораживала моя эйфория, оказалась тетушка. Лилия Серафимовна несколько раз, очень тактично и осторожно, останавливала мои восторженные излияния по поводу совместной жизни с Григом, к которому я перебралась сразу же после подачи заявления. Восторг мой, помимо мужа, вызывало все: его замечательно отремонтированная четырехкомнатная квартира на Дмитровке, его действительно роскошная дача в писательском Переделкине, его машина, на которой мы приезжали теперь в контору вдвоем и всегда раньше всех… Единственное, что тетушка одобрила, — то, что наша свадьба была более чем скромной. Можно сказать, ее и вовсе не было. Так решил Григ, в памяти которого, вероятно, еще брезжил советский закон о запрете на работу жены под началом мужа. Во всяком случае, он сказал тогда что-то вроде того, что лишнее внимание к нашему браку, тем более в конторе, привлекать ни к чему… Мне было все равно, главное, что мы с ним вместе, а антураж никакого значения не имел.

Да и имело ли значение что-либо вообще, помимо Григория, тогда в моих глазах?.. Конечно, я радовалась, что Милка оказалась такой бескорыстной, такой щедрой душой, но все равно общались мы с ней теперь куда реже, чем до моего замужества. Особенно в первые полгода — пока длился ее роман с режиссером.

Я же в первые месяцы изо всех сил пыталась научиться сочетать в себе газетчика и идеальную домохозяйку… Первому на мои натужные попытки надоело любоваться Григу. И в один прекрасный день он просто-напросто снял трубку и позвонил своей прежней домработнице, сообщив, что она может возвращаться к своим обязанностям, да еще за оклад на сто долларов больше прежнего.