Верность.

Вернувшись, Алекс молча плюхнулся на своё место, и, красноречиво сцепив руки на груди, уставился перед собой. Брови в кучу, губы поджаты. Папаня. Вылитый. А ещё — слегка сестрица.

Это мне карма какая-то что ли — разгребать Машковские закидоны?

— Пристегнись, Алекс.

Не глядя рванул ремень, защёлкнул, и вернулся в свою коронную надутую позу. Ну... Может, я и правда перегнула?

— Ну хорошо, извини, наверное я была неправа. Но, во-первых, я не спросила у неё ничего особенного, а во-вторых, тебе не кажется что она для тебя слишком... взрослая?

— Findest du nicht, dass das dich nichts angeht?* — взорвался вдруг Алекс.

И до самого дома мы ехали в молчании. Откуда это берётся? Не вспыльчивость, не нетерпимость к давлению извне, с этим-то как раз всё понятно — возраст плюс гены, а вот это умение манипулировать? Кто, начиная ещё с глубокого детства, научил его в разговоре со мной демонстративно переходить на немецкий, в те моменты, когда нужно подчеркнуть что я никто и звать меня никак?

******

*Findest du nicht, dass das dich nichts angeht?  — А тебе не кажется, что это не твоё дело? (нем)

******

К ужину Алекс немного отошёл и выглядел теперь скорее виноватым. Это даже Николос заметил. Правда, ничего не спросил, только изредка скользил взглядом от меня к сыну и обратно, словно пришивая нас друг к другу суровой ниткой.

Алёшкина вспыльчивость меня не разозлила, скорее, расстроило то, что всё случилось именно так. Возможно, я действительно полезла не в своё дело? А с другой стороны — а что тогда моё, если не сын и то, что с ним происходит?

Конечно, я знала, что у них в школе уже проходят уроки полового воспитания, что их там даже учат надевать презервативы, — слава богу, на бананы! — и рассказывают о том, что до определённого возраста лучше ограничиваться петтингом. И я не была ханжой, но... Именно сейчас вдруг, для меня это оказалось дико! Какой петтинг, какие презервативы — они дети! Ему всего четырнадцать!

А ещё, впервые за долгое время, этим вечером я почувствовала рядом мужа. Не потому, что он вёл себя как-то по-особенному, а потому, что словно очнулась от дурмана. Вот, к примеру, я и раньше видела, что за последние полгода Ник сильно похудел, и даже знала что со здоровьем у него всё в порядке, просто он увлёкся стремительно разрастающейся философией осознанного питания. «После сорока еда — либо лекарство, либо яд», «Не ем тех, у кого есть мать», «Глютен — хуже сахара», «Радуга на тарелке» — и всё такое. В его рационе теперь были в основном свежие салаты и орехи, крупы и сыры, и конечно, он, активный сорокапятилетний  мужчина, просто высох на такой диете!

Так вот, я видела эти изменения и раньше, но только сегодня вечером воровато и словно впервые рассмотрела их в деталях. Ник сильно осунулся, да, но выглядел при этом довольно свежо и молодцевато. Вот только во взгляде затаилась глубокая усталость. И мне так захотелось вдруг обнять его и... нормально покормить! Картошечки жареной с грибочками, котлетку, помидорку солёненькую. Чтобы он расслабился и забылся хоть ненадолго. Чтобы на острых скулах заиграл румянец, чтобы свободно опустились напряжённые, костлявые плечи.

Чего скрывать, в прежнем весе он нравился мне больше. Я вообще с юности испытывала слабость к крепким мужчинам и любовалась ими до сих пор, но как-то так случилось, что это уже давно не имело значения. У меня есть муж, и он вот такой, какой есть. Я ведь и сама давно уже не юная дева с осиной талией и высокой пышной грудью. Нет, я всё ещё могла похвастать стройной, моложавой фигурой, и тоже старалась питаться правильно, а ещё, стабильно три раза в неделю ходила в фитнес-центр... Но годы всё равно накинули полтора размера в объёмах, округлили и изменили формы, сгладили рельефы. И как бы я ни старалась вернуть себя прежнюю — не удавалось.

Ну что ж, мы с Ником не молодели, да. И я принимала его с его чрезмерной худобой, а он меня — мягкую и плавную, хотя и не скрывал, что предпочёл бы, чтобы я тоже похудела. Но, несмотря на все разногласия, всё ещё были вместе. И разве это не больше, чем тысяча самых восторженных слов? Тем более что я в них не очень-то и верила, настойчиво пропуская через фильтр самокритики.

Господи, ну вот какой чёрт дернул меня кинуться под Князева, даже не выяснив, что у Ника с Анной? А вдруг, как мы и договаривались, там уже ничего и не было? Во всяком случае, очень похоже на то, что весь холод, что витает в отношениях между нами последние два года, теперь приношу я сама — на целованных другим мужчиной губах; на руках, что бесстыдно ласкали чужое тело; в запутавшемся в волосах шёпоте измены;  в сдавленном писке совести и в страхе, что ничего уже не исправить.

К концу ужина до меня дошло, что я, скорее всего, как и Алекс выгляжу виноватой, а Николос считает, что это от того, что мы с сыном поругались. Мне же просто было стыдно перед ним, законным мужем, который однажды, между прочим, не допустил развала нашей семьи.

* * *