Верность

— И это плохо. Я вот всех своих учителей по рабфаку всегда добрым словом вспоминать буду. — Федор помолчал, задумавшись. — И все-таки нет, нет, Марина! Ты правильно, честно признаешь: сама виновата. Нельзя сваливать на школу, на учителей, даже если они оказались и не на высоте. Ведь кроме школы есть семья, товарищи… Неужели у вас в семье не интересовались вопросами, на которых ты запнулась у профессора Ильинского? Я помню, мы с отцом, бывало, такую полемику откроем, а потом начнет он меня проверять в международных и в наших, внутренних, делах — хоть стенографируй, а после прорабатывай как лекции. Иногда в школе того не узнаешь, чему может научить отец. Жалко только — многое позабылось, а вспомнить — восполнить — все времени не хватает. Ведь какую бездну надо знать по своей основной специальности… Честное слово! — Он засмеялся. — Мне кажется, я тогда, когда отец был жив, больше знал и как-то словно способнее был. Правильно говорят: набирайся знаний смолоду, когда память свежа. — С задумчивой улыбкой спросил: — У вас в семье тоже, наверное, так, правда? Виктор задиристый, вот доставалось отцу, а?

Федор плохо знал отца Марины. Близко видел его несколько раз, когда, живя в деревне, приходил к Виктору на квартиру. Соловьев-старший показался неплохим человеком. Подвижный, энергичный, он был постоянно весел и все куда-то спешил, спешил… В таком человеке естественными были бы широкие, размашистые жесты, стремительная походка, но — и это казалось в нем неоправданным — жесты и походка его были мелкими, суетливыми.

Раза два Федор видел его со своим отцом. Как тот относился к Соловьеву, сейчас не восстановить в памяти. Помнится только начало фразы, сказанной им матери за обедом: «Наш добрейший Петр Петрович мелким бесом…» — а что «мелким бесом» — неизвестно. Но всегда, когда Федор думал о Соловьеве-старшем, прежде всего вспоминалась эта отцовская фраза.

Марина как-то съежилась, опустила плечи, лицо стало грустным.

— Ах, что отец… Не будем о нем говорить, Федор… Я до сих пор не могу привыкнуть…

Федор сперва не понял ее.

— К чему? — спросил он, на секунду забыв о семейном разладе Соловьевых. — Ах, да! — Он озабоченно и с жалостью поглядел на жену (не следовало ему начинать этот разговор!) — Да, Марина, для меня и сейчас непонятно. Прожить столько лет — и вдруг…

— И за все время только одно письмо! — Марина поднесла сцепленные пальцы ко лбу, посидела так некоторое время в молчании. Затем выпрямилась, оглянулась вокруг, резко встала. — Чего мы сидим? А Павлик ждет не дождется.

И первой вышла из комнаты.

Прожить столько лет — и вдруг…