Верность сестер Митфорд

— Нет, нет, нет, — игриво уворачивается она. — Нет, пока я не получу то, что вы обещали. — Юнити пристально смотрит на Эриха, продолжая его отталкивать, восхищаясь собственной властью над ним, над ее собственным офицером СС.

В отличие от всех предыдущих раундов игры, сегодня он не останавливается. Юнити знает, что у нее хватит физических сил остановить его, но она уверена, что это не понадобится. Ей достаточно намекнуть на свое положение Vertraute[21] фюрера.

— Не думаю, что вы на самом деле хотите сделать это, — говорит она. Предупреждение ясно слышится в ее тоне, хотя она и старается говорить тихо и ровно.

Эрих останавливается, опуская руки по швам. Вся страсть, только что полыхавшая на его лице, исчезает, сменяется страхом.

— Я… Извините, Юнити. Сам не знаю, что на меня нашло.

Юнити хочется расхохотаться при виде ужаса на лице бедняги Эриха. «Забавно, — думает она. — Мне одинаково нравится наблюдать и его похоть, и его страх». Но не стоит увлекаться, ей ни к чему, чтобы он ее слишком уж боялся: этот эсэсовец ей нужен. Он невероятно полезен — у него она добывает информацию, именно благодаря ему их пути с Гитлером снова пересеклись и общение возобновилось, будто ничего не произошло.

— Не извиняйтесь, дорогой Эрих, — бормочет она, стараясь успокоить его. — Я понимаю, как можно увлечься. Я сама совершенно околдована вами.

— Правда? — он тянется нежно погладить ее по щеке.

«Оскорбить Юнити — все равно что оскорбить фюрера», — вспоминает он.

— Определенно, — отвечает она, переплетая свои пальцы с его. Затем свободной рукой она проводит ногтем вверх-вниз спереди по его униформе. Понизив голос, чтобы он звучал глубже и многозначительней, она спрашивает:

— Так вы принесли обещанный подарок?

— Принес, — в его голосе слышится облегчение от того, что она вернулась к их игре и, кажется, забыла, как далеко он позволил себе зайти.

— Так не томите меня, и я не буду томить вас, — говорит Юнити, медленно расстегивая серебряные пуговицы его униформы. — Когда фюрер вернется в Мюнхен?

— К концу недели, — отвечает он, дыхание его учащается, становится сбивчивым.

— Где он? В Рейнской области? — Она продолжает продвигаться вниз по его униформе. Собственное предположение кажется ей логичным, ведь с тех пор, как Гитлер почти год назад ввел в регион три тысячи военных, многое пришлось улаживать — к большому огорчению ряда европейских стран, которые обвинили Германию в нарушении Версальского договора.

— Нет. В Берлине.

Юнити задумывается, пытаясь вспомнить, какие неотложные дела могли вызвать Гитлера в столицу. Во время их последней встречи он не упоминал ничего такого, и ей кажется странным, что он поехал без важной причины. Гитлер предпочитает Мюнхен Берлину, это всем известно.

— Зачем он в Берлине? — спрашивает она. Эрих пристально смотрит на нее: — Не может быть, чтобы вы не знали. Она отрицательно качает головой. — Он встречается там с вашей сестрой.

Глава сорок четвертая

НЭНСИ

28 декабря 1937 года

Лондон, Англия

Мы переступаем через какой-то непонятный мусор и зажимаем носы носовыми платками, чтобы заглушить вонь. Питер шепчет, что его вот-вот стошнит, но я, пытаясь справиться с собственной тошнотой, убеждаю себя, что это не запах гниющих отбросов, а морской воздух. Что не совсем уж и неправда.

Квартира Декки в Ротерхите, на юго-востоке Лондона, довольно близко к морю. Но дом — настоящие трущобы, а прибрежный район представляет собой действующий док, переполненный сквернословящими матросами и складами, зловоние которых сравнимо только с их мерзостью. С трудом могу поверить, что моя младшая сестра живет в таких условиях: теперь я вижу, что Муля не преувеличивала. Когда мы с Питером не смогли убедить Декку и Эсмонда поехать с нами домой из Сен-Жан-де-Люз, Муля и мать Эсмонда, Нелли, отправились в Байонну, куда сбежала эта парочка. Поскольку Пуля был потрясен тем, что его дочь живет в грехе с коммунистом, матери преисполнились решимости поженить этих двоих, особенно когда узнали, что Декка беременна. Свадьба действительно состоялась, Декка была на ней в шелковом платье из «Хэрродс», привезенном Мулей из Лондона. Впоследствии матери уговорили молодоженов вернуться в Англию — ради новорожденного, — но они не понимали, что возвращение домой не вернет семейной близости. Пара поселилась в бедном районе, и Митфордам разрешалось появляться у них на квартире, только когда Эсмонд уходил на работу, в рекламное агентство.

Питер опускает носовой платок, чтобы рукой в перчатке постучать в хлипкую деревянную дверь. Никто не отвечает, и он стучит еще раз. Только тогда я слышу тихий голос:

— Привет! Кто там?

Мы с Питером недоверчиво переглядываемся — никто из нас никогда не жил в доме, где не было бы хотя бы одной горничной, которая могла бы отворить входную дверь. Рот Питера беззвучно открывается — молча, что для него нехарактерно. Я берусь за ручку и толкаю дверь.