Вернуться! (Эмигранты)

— Спасибо. У меня с секретными службами Тинтаджа всегда складывались хорошие отношения. Лорд Фиш ведь тоже одноглазый хитрец.

— О, старикан! — Теа засмеялась. — Летом письмо присылал. Мне отдельные поклоны и пожелания. Я была польщена.

Катрин подняла над камнем руку проверяя, — свирепый ветер немедленно набросился, попытался сдёрнуть перчатку.

— Теа, ты на флейте всё-таки играешь или нет? Сыграла бы. Жутко любопытно.

— Я же кицунэ, — неуверенно пробормотала лиска. — Людям музыка оборотнихи разве подойдёт? Да и училась я сама по себе. Плохо играю.

— Подумаешь, я вообще только песни орать умею. Сейчас никого вокруг нет. Сыграй чуть-чуть. Дарки слышат, а я ни разу. Дискриминация.

— Нет, не дискриминация. Я бы сыграла, да вдруг люди слышать не хотят? Будут из вежливости хвалить. Вот ты врать не будешь: понравилось — не понравилось сразу скажешь. Полумордый бы тоже не соврал. Но он говорит, — «сыграешь мне в уши, когда готова будешь». Вот гад!

— Да, по-моему, ты уже готова рискнуть, — заметила Катрин. — Давай, пока никто не припёрся.

Лиска неуверенно вынула из-за пазухи короткую флейту.

… Катрин смотрела на пологий спуск, на жалобно вздрагивающие на ветру промёрзшие веточки чабреца, но видела совсем иное. Палило солнце, от горизонта до горизонта тянулись спёкшиеся от вечной жары глинистые бугры. Ружьё оттягивало руку. Горькое чувство одиночества и полной свободы сжимало сердце. Одна, навсегда одна. И это «навсегда» очень скоро кончится, когда ноги перестанут держать и солнце высушит последнюю каплю пота на спине. Впрочем, идти тебе всё равно некуда. Но ты шагаешь, и из-под скошенный каблуков сапог поднимаются облачка красноватой пыли. Дики (та, старшая Дики, умевшая так чудесно улыбаться, мертва уже двое суток), Фло… Фло сгинула навсегда. И нет в мире ничего, кроме раскалённой пыли и безграничной предсмертной свободы. Идёт, шагает в никуда девчонка восемнадцати лет…

Флейта негромко пела, мелодию уносил ледяной ветер, а сквозь смежённые ресницы било безжалостное сияние африканской пустыни. Мелодия оборвалась, и Катрин вздрогнула.

— Полукровка скачет, — прошептала Теа.

Мин вынырнул из-за камня:

— Поёте? Ох, опять скулить хочется. Я звал, вы не слышите.

— Слышим. Ты же всё равно сюда бежал, — пробурчала Теа.

— Ну, да, — Мин нетерпеливо шаркнул сапогом, — я следы обнаружил. Дарковские. Вовсе невиданные.

Поднимаясь, Катрин коротко сжала узкое плечо лиски:

— Теа, у тебя здорово получается. Потом поговорим. Ну, господин артиллерист, что обнаружилось? «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей»? Помёт обнаружен?

— Дерьма нету. И не звери, а дарки. Что я, не отличу?

Следы, вмёрзшие в грязь у прибрежного тростника, сама Катрин затруднилась бы идентифицировать. Узкие, длиной с крупную мужскую ступню, отпечатки. Только у нормальных мужчин таких когтей не бывает. Внушительные коготки, что и говорить. Теа и Мин оживлённо дискутировали:

— Какой дарк? Это тварь безмозглая. Рыскала вдоль воды, дохлятину искала. Даром что двуногая.

— Лиса, ты что?! Смотри, как ровно следы идут. По делу он шёл. Ровно, уверенно…

Катрин смотрела, как приближаются к берегу корабли. На «Собачьей голове» налегали на весла, торопясь оказаться на берегу, и, наконец, погреться у настоящего большого костра.

— Эй, господа следопыты, — Катрин окликнула увлечённо бродящих вдоль тростников спорщиков. — ЭТО здесь дня два назад прошло?

— Три дня назад, — быстро заверил полукровка.

— Или четыре, — добавила въедливая лиска.

— Доведите до личного состава, что ЭТО большое, хищное, уверенное. Пусть бдят. Ночью охранять мы с вами будем. Дискуссию потом закончите…

* * *

Ночь прошла спокойно. Горели костры, спокойно спали глорцы. Катрин сидела у огня с доктором и Эле. Слушали завывание ветра, шорох ветвей в роще. Где-то там гуляла лиска.

— Портим мы этот мир, — сказал доктор. — Здесь свои законы. Деревья, тростник, твари, которые справедливо считают эти берега своим домом. Приходим мы, остаются кострища, пни, объедки, гм, и другие следы.

— Объедков мы оставляем мало, — резонно возразила Эле. — Кострища зарастут, твари с отвращением помочатся на наши следы. Чего тут жалеть?

— Док, вы не видели, что происходит на нашей старенькой родине, — сказала Катрин. — Я когда говорю, что там трудно дышать, ничуть не преувеличиваю. У меня по возвращении чуть ли не до асфиксии доходило. Дышать трудно, отравлено всё. Ну, вы Темзу в черте города помните? Сейчас почти везде так.

— Я помню, — пробормотал Дуллитл. — Аллергия, сложная затяжная акклиматизация, различные фобии… Всё равно трудно поверить. Неужели старый мир действительно на грани?

— Ещё нет. Но приличная часть человечества абсолютно уверена в скором апокалипсисе. Полагаю, доведут дело до конца хотя бы из чувства гармонии и целесообразности.

— Э, вы прекратите меня невнятными заклинаниями пугать или нет? — пробурчала Эле.

— Ты знаешь смысл всех этих слов, — напомнил доктор, в последнее время регулярно читающий просветительские лекции возлюбленной.