Вернуться назад

— Нет, — взмолилась я, пытаясь прекратить это безумие, усилием воли, — замолчи! Я не хочу, я не могу слышать твой голос, Джон, пожалуйста, не надо, не мучай меня. Слишком много боли еще живет в памяти, слишком мало времени прошло, даже для того, чтобы слышать тебя без слез и отчаяния. Не надо, не мучай меня, не терзай, я не готова к этому!

— Эмили! — не сдавался, настаивал он.

— Снова ты! Пожалуйста, замолчи! Я не хочу тебя слышать! Пошел прочь из моей головы! — злилась, пытаясь, избавится от навязчивых звуков.

— Эмили отзовись, милая, ты нужна мне!

— Зачем ты терзаешь меня, зачем говоришь со мной, зачем снова и снова всплываешь в моей памяти? Я ушла от тебя, потому что не могу простить, наверное, никогда не смогу!

— Эмили, — услышала тихий и родной шёпот, пронзающий сердце, словно острый нож, и слезы покатились по щекам, ведь он был совсем рядом со мной. Казалось, только обернись и …

— Джон ты здесь? — не дыша спросила, надеясь на то, что увижу его и боясь этого.

— Эмили…, — тихо прошептал он, медленно направляясь ко мне на встречу, выходя из яркого света, наполняющим теплом непроглядную темноту. Его рука заботливо и осторожно легла на мою ладонь, и мое тело наполняется электрическим током.

— Прости меня милая, прости, хорошая моя!

— Нет, Блек, нет! — пытаясь высвободить руки и уйти, отвечаю я сквозь слезы душащие меня.

— Я не готова тебя простить, я не могу этого сделать. Это сильнее меня, больше моих сил.

— Прости меня, — прижимая меня к себе, шепчет он.

— Нет! — резко произнесла я и с ненавистью оттолкнула его прочь, ощутив жуткую боль и холод внутри себя. В этот момент во мне боролись два человека, один бесконечно любящей его и готовый на все, даже простить измену, другой гордый и самовлюбленный, который никогда не простит, ни за что. И этот самовлюбленный человечишка был намного сильнее, влюбленной и разочарованной дурочки расточительно роняющий слезы и задыхающийся от желания нырнуть в его объятья снова.

— Не плачь Эм, — тихо сказал он, нежно гладя мои волосы крепкой и теплой рукой. От этого не стало легче, наоборот, сердце рвалось на две части.

— Я не плачу, — пыталась возразить, но сама только сейчас осознала, что он прав, это так.

— Я люблю тебя Эм, очень люблю и никогда бы не причинил боль!

— Ты уже это сделал, Джон, причинил самую невыносимую боль!

— Я люблю тебя, милая, — снова произнес муж и потянулся ко мне, чтобы обнять, но вдруг замер и произнес, — Эм, проснись, открой глаза, Эмили!

— Что переспросила? Его взгляд показался настолько испуганным, что самой стало страшно.

— Проснись! — закричал он и исчез, словно туман рассеявшийся утром на солнце. Исчез, словно и не было, оставив меня в этой пустоте совсем одну. Только любимого крик раздавался эхом в моем сознании.

Напуганная странным видением, с трудом открыла глаза. Они очень болели, словно были полны песка. Щеки горели, и их жгло от слез. Видимо плакала во сне. Мир вокруг окутал сумрак, наполнив его густой дымкой, с небольшим привкусом гари, от которого скребло горло и жутко хотелось кашлять. Какое-то время обездвиженная, боролась с болью в глазах, но, несмотря на все усилия, ничего не происходило, глаза по-прежнему болели, как будто смотрю на яркое солнце. Всю спину тянуло, особенно сильно это ощущение доставляло дискомфорт в пояснице, и перемещалось по ногам к стопам. Последние сильно и неприятно кололо, словно я их отсидела. Захотелось растереть ноги ладонями, чтоб хоть как то снять эту боль, но к удивлению, мне это не удалось. Ошарашенная данным открытием, попыталась сесть снова, но как оказалось, бессмысленное занятие. Не хотела сдаваться, но и результатов все усилия не приносили, поэтому решила немного передохнуть, и понять где все-таки оказалась. Начала прислушиваться к тому, что происходит вокруг.

А вокруг ничего не происходило. Только раздражающая сознание тишина. Ни одного звука, шороха. Даже шума ветра, стука дождя или шуршания листьев дерева, взмаха крыла мимо пролетающей птицы, шумящей воды где-то рядом. Ничего! Мир вокруг словно замер, став молчаливым, серым, беззвучным.

— Спокойно! — твердила самой себе, словно молитву.

— Все будет хорошо, все должно быть хорошо!

Но ничего не менялось еще какое-то время, что не могло оставить меня равнодушной и успокоить. Сходила с ума от ужаса, который жил в моем сердце. Постепенно, боль в глазах стала отступать. Прошло еще минут двадцать, прежде чем она совсем прошла, и смогла осмотреться. Но, все, что увидела, это низкое темно-серое небо. Двигаться по-прежнему не могла, лежала, пытаясь унять панику, ожидая, когда же мое тело выйдет из этого ступора и начнет слушаться.

Я миллион раз пробовала шевелить руками, ногами, но все усилия были тщетны.

— Значит надо начать с чего-то попроще, — решила я, — хотя бы с указательного пальца правой руки.

Все мысли, ведь только они и были мне подвластны, сосредоточились на нем. Я из-за всех сил пыталась заставить палец шевелиться! Но он словно замороженный и вовсе не мой, никак не поддавался, не слушал, и так же безмятежно лежал на песке.