Весь апрель никому не верь

Никогда не получал Матюша столько радости от простого наблюдения за природой. Оживленные отклики Марины на обыкновенные подробности лета поначалу казались ему излишне эмоциональными, но потом он научился видеть ее глазами стрелки упрямых трав в щелях асфальта, фестончатую резьбу новорожденных листьев, нежный их лак и прожилки шершавого испода. Черемуховую рощу Марина зарисовывала с разных сторон – и всю ее, заневестившуюся, облачную, выплеснувшую на ветки вороха белокипенных кружев, и отдельные гроздья, раскрывшие цветочные чашечки, окруженные крохотными бутонами.

Следя за тем, как выпадает из прически Марины непослушный локон, Матюша замирал в ожидании характерного жеста – птичьего взмаха руки с взлетающим рукавом. Марина носила просторные рубашки и свитера крупной вязки. Волосы прихватывала обшитой бархатом резинкой – обычным заколкам и шпилькам не удержать было уймищу тонкорунной кудели с запутавшимся в прядях солнцем. Матюша начал склоняться к версии Робика о реальности описанной Шекспиром любви. Только эта любовь принадлежала им – Матюше и Марине, пусть они и не говорили ни о чем таком в подаренном судьбой отрезке времени, плотно сбитом студийными и выпускными занятиями. Как ни странно, об их свиданиях никто не догадывался.

Папа недолго говел после тети Оксаны. Обзавелся соратницей по борьбе с подступающими уведомлениями возраста – солидной дамой, судя по обмолвкам. Она превосходно готовила и предпочитала обеденные встречи на собственной территории. В субботу папа оставался у дамы на ночь. Более бдительный, чем он, дядя Костя в кои-то веки решил отгулять отпуск в поездках по родне. Матюшины друзья, чей мир сузился до лаборатории чувственной анатомии, полагали, что, предоставляя для их эксклюзивных исследований пустующую жилплощадь, Матюша либо гоняет шарик по теннисному столу, либо зубрит физику в школе. На самом деле он усиленно штудировал на практике ту же фундаментальную часть физиологии в квартире Кикиморовны. Обстановка как нельзя лучше благоприятствовала усугублению отношений…

Первое нечаянное объятие случилось под брезентовой ветровкой, спасшей Матюшу с Мариной от внезапного ливня. Автономный воздух спонтанной палатки, ток сердцебиения и вода, проводник электричества, зарядили их губы невероятной энергией. Они целовались до головокружения, почти до беспамятства и однажды, едва Федора ушла на работу, долго целовались у двери, прежде чем Матюша, путаясь в пуговичках и застежках, осмелился их расстегнуть. Марина его ждала – волосы, шея и плечи пахли каким-то травяным шампунем. Матюша видел ее грудь в этюде и, надо сказать, талантливый студиец выписал этот фрагмент особенно тщательно, но никакое изображение не могло бы передать нежности двух теплых живых полукружий. Свои губы казались Матюше пемзой, дерзнувшей коснуться шелка, и в то же время – тактильным датчиком, угадывающим по реакции кожи робость, смущение и удовольствие.

Кикиморовне следовало бы выбросить на свалку старый диван. Этот колченогий одр вначале был смирен – очевидно, шокированный творящимся на нем, а когда его использовали как полигон для опыта позиций, принялся негодующе стенать. Покинув место дислокации, экспериментаторы из стеба проверили удобства кресла, трюмо, стиральной машинки, с которой свалились от хохота. Пробовали совместить секс с чтением стихов. Матюша декламировал из ироничного Дон-Аминадо: «Солнце всходит и заходит, пробивается трава, все упорно происходит по законам естества» и слегка взвывал в окончаниях рифм. Интересно, завывал ли Наполеон, отдавая с ложа военные приказы? Не зря же ему приписывалась способность заниматься несколькими делами одновременно…

По освоении аттитюдов падали на скомканные одеяла, брошенные прямо на ковер. Марина задремывала, Матюша путешествовал губами по ее телу, помечая поцелуями топографию любимых мест. В ванной он пускал воду чуть теплее, чем в июньской реке. Стояли, обнявшись под бодрящим потоком. Едва на площадке за дверью раздавались шаги, Марина выскальзывала из полотенца, из рук Матюши и металась по квартире, уничтожая улики. Он взлетал на свой этаж и звонил в дверь, за которой начиналась суматошная беготня Робика и Эльки.

Как-то раз Матюша увидел Федору и перепугался: знает? не знает?.. Ее дружелюбная улыбка вернула пульсу обычный ритм. Уф-ф.

Федора. Матюша благоговел перед ней, не смешивая это странное чувство с земным и понятным влечением к Марине.

– Дора на рынке работает под проценты, – безрадостно рассказывала Марина. – Дедушка перед смертью велел ей добиться, чтобы я выучилась и встала на ноги. Вот она и живет для меня. Весной где-то вызнала о студии Владимирского и наудачу отправила фотографии моих картин. Вячеслав Николаевич одобрил. Мы пустили в наш дом знакомых на лето и поехали.