Веселая жизнь, или Секс в СССР

– А я вот другой случай с Лениным знаю, – задумчиво промолвил Застрехин. – Пошел он зимой на охоту, и попалась ему лиса красы необыкновенной, рыжая, как морковка на снегу. Ну, лесник из уважения стрелять не стал, выжидал, пока Ильич пальнет, а тот ружье вскинул, прицелился, но курок так и не спустил. Лиса, стерва, почуяла опасность и сбежала. «Что ж ты, Владимир Ильич, такого зверя прошляпил?!» – в сердцах крикнул лесник. «Прости, отец, уж больно хороша была Патрикеевна, жалко мне ее стало…»

– Ковригин-то тут при чем? – удивился Ардаматов.

– Мех у него хороший, портить жалко, – ответил, закуривая, Застрехин.

– Надо переголосовать! – снова потребовал Флагелянский.

– Не имеем мы права, товарищи, переголосовывать. Устав не велит. Что сделано, то сделано… – твердо ответил Шуваев.

– Вы меня, конечно, граждане, простите, я не Ленин, но тоже кушать хочу… – послышался окающий говорок. – Мне-то как теперь быть? Идти восвояси или дальше карать станете?

Все оглянулись: у стены стоял и усмехался Ковригин. Про него как-то забыли, а теперь увидели и засмущались.

– Ну, ты вот что, Алексей Владимирович… – засуетился Шуваев. – Ты того… Как ни крути, выговор мы тебе вдули без занесения, хотя по совести надо было вкатить настоящего «строгача» с прицепом. Так что скажи спасибо партийной демократии.

– Благодарствуйте, други! Пойду я, что ли?

– Да иди уж, черт! – махнул рукой секретарь парткома.

– Если кто оголодал, прошу к моему столу. Сижу у камина. Кремлевских харчей не обещаю, но не обижу. Вы со мной по-хорошему, и я отдарюсь.

Еще раз поклонившись, Ковригин направился к двери, но прежде него вестовой тенью из парткома выскользнул Сазанович. Заметив это, Шуваев и Лялин переглянулись. Однако в дверях прощеный деревенщик столкнулся с ТТ. К всеобщему удивлению, запыхавшийся Сухонин не отшатнулся от крамольника, не изобразил идейно-нравственное омерзение, а наоборот, дружески обнял классика, похлопал по спине, а потом любовно отстранился, чтобы лучше разглядеть и запомнить дорогие черты.

– Ну, как ты тут, Алеша? Не замучили тебя вопросами наши архаровцы? Принципиальные они у нас – просто страх!

– Да нормально-то вроде… – проокал Ковригин.

– Потерпи, потерпи! Иначе нельзя – время такое. Политическая обстановка в мире хуже некуда. Ты остынь! Горячка в таком деле не годится. Мы сейчас тут еще немножко посоветуемся и минуток через десять тебя снова позовем. Не уходи далеко, баламут!

– Да я тут рядышком, у камина, – озадаченно проговорил Ковригин и скрылся.

Сухонин нежно прикрыл за ним дверь, а потом еще и глянул в щелку: ушел ли. Затем ТТ резко повернулся к членам парткома, которые в безмолвном изумлении наблюдали преображение первого секретаря.

– Слава богу, успел! Товарищи, ситуация решительно изменилась, – начал он с придыханием. – Прошу не перебивать, а внимательно выслушать. Мне был очень важный звонок…

– Откуда? – звонко спросил проснувшийся Гриша Красный.

– Из очень высокого кабинета. Конкретнее сказать не могу, не имею права. Дал слово.

– Если нельзя – значит нельзя, – кивнул Ардаматов и указал пальцем направление. – Оттуда?

Удивительное дело: если от его ухоженного ногтя провести прямую линию, то она уперлась бы точнехонько в центральный подъезд КГБ на площади Дзержинского.

– Нет, – покачал головой ТТ.

– Оттуда? – Палаткин ткнул в том же направлении, но чуть правее.

Вы можете не верить, но если от его обкусанного ногтя провести строгую линию, то она уперлась бы прямехонько в шестой подъезд ЦК КПСС.

– Да, оттуда. Но конкретней не могу. Одним словом, товарищи, мы не должны исключать Ковригина из партии.

– Спохватились! – взвизгнула Метелина. – Почему, Теодор? Они же сами требовали.

– Ситуация изменилась. Потом объясню. Попросили отложить заседание.

– На каком основании? – осерчал Палаткин.

– Мы все теперь в дурацком положении! – подхватил Флагелянский. – Бардак!

– Теории у нас нет! – добавил Выхухолев.

– Ну хоть намекнули, в чем дело? – спросил Дусин.

– Слегка. Обещали потом пригласить и подробнейшим образом объяснить, – со значением молвил ТТ. – В любом случае мы не должны принимать сегодня никакого решения. Это приказ!

– Поздно пить боржом… – пробормотал Зыбин.

– Почему? Какой боржом? Что значит – поздно? – нахмурился ТТ.

– А то и значит. Поздно, Теодор Тимофеевич, мы все уже решили, – через силу улыбнулся Шуваев.

– Что вы мелете, Владимир Иванович? Как решили? Когда я вернулся, он был еще здесь.

– Теодор, послушай: он был не еще, а уже здесь! Мы его пригласили, чтобы объявить решение. Ты слишком долго консультировался, – объяснил Лялин.

– Боже, вы его исключили? – схватился за сердце Сухонин. – Идиоты! А мой голос?

– Использовали, как ты и просил, – с усмешкой ответил Шуваев, – в протокол внесли…

– Кошмар! Вычеркните немедленно! Вы хоть понимаете, что натворили? Мне было сказано: вертись как хочешь, но Ковригина трогать нельзя. Ни под каким видом! Вопрос замять и отложить на неопределенное время. Что не ясно?

– Вот мы его и не тронули. Почти. Выговор. Даже без занесения.

– Как? Не может быть! – Сухонин рухнул на стул и снял толстые очки.