Веселая жизнь, или Секс в СССР

– Невероятно, но факт. Перевесом в один голос. Скажи спасибо вон ему, – секретарь парткома кивнул на меня.

– Вы тоже голосовали против? – ТТ глянул на меня с близорукой беспомощностью.

– Да.

– Почему?

Я пожал плечами.

– Проинтуичил мальчик, – усмехнулся Лялин. – Даже я, старый пес, не учуял.

– М-да… Нам всем теперь такое спасибо скажут, что мало не покажется. Вы с ума сошли! Было велено не принимать никаких решений, просто отложить заседание.

– Теодор, что значит – «велено»? Кем?! – взорвался Шуваев. – У нас тут не шарашкина контора, а партком крупнейшей творческой организации. И решаем мы все самостоятельно.

– Володя, не горячись! – предостерег Папикян. – Держи себя в руках!

– Держу. Если мы ошиблись, нас на бюро поправят. Но по уставу и без «велено»! Не холопы! Надо будет – до КПК дойду!

– Дойдешь, дойдешь! – зловеще пообещал ТТ.

– Если «не велено», скажи – кем! – жестко спросил Палаткин.

Шеи всех членов парткома, включая глухого Гришу Красного, выросли вдвое.

– Извините, товарищи! Перерыв… – встав и нацепив на нос очки, объявил Сухонин. – Пообедайте, а потом мы продолжим заседание. Николай Геворгиевич, Владимир Иванович, пойдемте-ка! – он показал на «альков». – Я вам кое-что объясню вместо обеда…

– Ты, Теодор, пануй у себя в секретариате. Тут партком. В повестке был только один вопрос: «Персональное дело коммуниста Ковригина». Мы его рассмотрели и приняли решение. Так что, товарищи, всем спасибо за работу! Заседание закрыто. По домам!

– Или по дамам! – пошутил Борозда и рявкнул в слуховой аппарат соседа: – Как, Григорий Давыдович, по дамам или по домам?

– Меня обещали отвезти, – встрепенулся архаик. – На казенном автомобиле.

– Не волнуйтесь, Григорий Давыдович, отвезут, – успокоила Арина.

Трое руководителей торопливо скрылись в «алькове». Через несколько минут партком опустел. Первым рванул на волю Флагелянский, за ними последовали Борозда, Дусин и Метелина. Ардаматов повел к машине Гришу Красного, они жили в одном писательском доме в Безбожном переулке. Выхухолев проверил, правильно ли записана в протоколе его точка зрения на классовость в искусстве, и тоже откланялся, сказав, что у него лекция в Литинституте. Тем временем Палаткин пытался дозвониться кому-то по парткомовскому телефону. Зыбин, проходя мимо, тяжело хлопнул меня по плечу, а Капа нагнулась и поцеловала в щеку. От нее пахло аптечным мылом. Застрехин докурил папиросу, выбросил в форточку и тоже пошаркал к выходу, шепнув мне на ходу:

– Занятный ты парень.

Палаткин наконец дозвонился:

– Альберт Андреевич, закажи-ка мне пропуск. Надо поговорить. Да, прямо сейчас…

Мы остались с Ариной вдвоем.

– Молодец! – сказала она с чувством. – Честное слово, не ожидала от тебя! Думала, ты как все… Я чуть в тебя сейчас не влюбилась, но мы с Ником помирились.

– Так вот чего ты сегодня светишься!

– Ага!

– И как это случилось?

– Обхохочешься! Сейчас расскажу…

Но обхохотаться я не успел, в партком влетел Бутов.

– Там? – спросил он, кивнув на «альков».

– Там.

Чекист поманил меня пальцем. Я подошел. Он посмотрел мне в глаза, и я заметил, что голубая радужная оболочка у него испещрена рыжими искорками, такого же цвета, что и веснушки на его бледно-розовой коже.

– Откуда узнал?

– Что?

– Не прикидывайся! По «голосам» информация еще не прошла. Почему проголосовал против? Кто посоветовал?

– Никто. Просто по совести.

– По совести? Ну и хитер же ты, Полуяков! Все равно узнаем. Кстати, больше твой Макетсон-Штирлиц на задания ходить не будет.

– Спасибо! А с Гавриловой удалось что-нибудь?

– Я театры не курирую. Но информацию довел. А ты готовься!

– К чему?

– К проблемам. Не любят у нас тех, кто в уме умеет считать.

Он усмехнулся и скрылся в «алькове».

Через минуту оттуда высунулся Шуваев и, увидев меня, показал большой палец:

– Ариш, скажи Алику: четыре по двести коньячку, лимончик и ветчинку.

– Может, сразу две бутылки? – предложила секретарша.

– Одурела? Две бутылки в партком!! Четыре по двести. Поняла?

– «На горькой тризне пустим мы по кру-угу печальный кубок ве-ерескового меда-а-а…» – донесся из глубины полубас Лялина.

– Поняла. Бегу, Владимир Иванович, – закивала Арина. – Ладно, Жор, потом дорасскажу! – и умчалась.

Я стоял у окна и видел, как Палаткин сел в свой серебристый «Мерседес» (второй такой, поговаривали, в Москве был только у Высоцкого), долго копался, отключая хитрую сигнализацию, а потом осторожно отчалил от тротуара.

71. Кактусы

Я еще по жизни поскитаюсьИ, покуда веки не смежил,Поищу любовь – заморский кактусС аленьким соцветием меж игл.А.

Я вышел из парткома и очутился в ресторане, наполненном питательными запахами, звоном посуды и шумом веселого насыщения. Такое соседство всегда казалось мне странным, но сегодня, после всего случившегося, поразило в самое сердце своей нелепостью, будто в жестоком бою с криком «ура» я выскочил из окопа и вдруг увидел за бруствером накрытый стол, за которым пируют погибшие и живые, враги и соратники. Бред!