Веселая жизнь, или Секс в СССР

В общем, Лета сначала отбивалась, а потом размахнулась и врезала насильнику в ухо. Здоба замешкался, оторопев от беспрецедентной наглости крепостной актрисы, а она тем временем кинулась вон, благо ключ торчал в двери. Но разъяренный худрук настиг ее и попытался втащить назад. Некоторое время они боролись в проеме. Привычная ко всему секретарша убежала с криком: «Я на почту!» Старому, но еще крепкому сластолюбцу почти удалось втащить Лету в кабинет, когда в приемную зашел Игорь.

– Какой Игорь? – насторожился я.

– Калашников. Его недавно взяли из Кимрского театра. Он хотел узнать про общежитие.

Кимрский спаситель, как и его песенный однофамилец, недолго думая, одним ударом послал худрука в нокаут.

– Он же в профессию из каскадеров пришел! – восхищенно крикнула в трубку Лета. – В общем, мы теперь оба безработные. Здоба хотел сначала милицию вызвать, но я сказала, что тогда привлеку его за попытку изнасилования. Есть свидетели. Разошлись по нулям…

– Что значит по нулям? Ты же секретарь комсомольской организации! С тобой так нельзя. Срочно беги в райком к Уткину.

– К Уткину? Я тебя умоляю! Он сам пол-актива перетрахал. Сколько раз ко мне подкатывал. Не впишется. А Здоба все равно уволит, найдет повод. Может, и к лучшему. Пойду в театр имени Г. А если начну жаловаться – никуда не возьмут. Ябед нигде не любят. Слушай, ты извинись перед соседкой. Я психовала и, наверное, слишком рано тебе позвонила. Часов в семь.

– Перед какой соседкой? – переспросил я, чувствуя дурноту.

– Ну, не знаю… Она сняла трубку и спросила: «Вам кого?» Я ответила – тебя. Она мне противным таким голосом сказала – ты еще спишь. Что передать? Говорю: «Передайте, когда проснется, звонила Гаврилова». Не передала? По-моему, у тебя с ней что-то было…

– Нет у меня никакой соседки. Я живу в отдельной квартире.

– А кто же это был?

– Жена.

– Ё-мое! Ты же говорил, что одинокий…

– Это другое…

– Да ладно, все мужики женаты.

– Калашников тоже?

– Вроде нет… Жор, ты прости. Я не хотела тебя подставлять. Она у тебя ревнивая?

– Пожалуй.

– Ну что я могу сделать?

– Сама решай.

– Слу-ушай! Завтра бабка уедет к подруге на дачу, в Абрамцево. До вторника. Они каждый год отмечают, как в из-за краскома Усольцева подрались, он за обеими ухаживал, но предложение моей бабке сделал, она наврала, что беременна. Правда, жениться не успел – его чекисты замели. Прикинь: сидят старушки на веранде, хлещут настойку из черноплодки и вспоминают с теплотой своих мужей и любовников. Романтика. Приезжай ко мне завтра! Сможешь?

– А твои родители? – осторожно поинтересовался я.

– Я же говорила, они за границей работают. В Тунисе. Записывай адрес… Ну вот, опять переклинило: ты же меня отвозил. Подъезд помнишь?

– Помню.

– Квартира – 14. Кстати, можешь у меня остаться до вторника, если тебя из дома выгонят. Приедешь?

– Конечно! – выпалил я, глупея от счастья.

– Целую! Жду! Пока!

Короткие гудки отбоя напомнили трель майского соловья. Мое либидо очнулось и сладко забило крылами. Положив трубку, я полез в холодильник за второй бутылкой. Выпив, я снова глянул на записку Нины. Странно: всего одна строчка. Маловато для списка продуктов. Ну-ка… Под листком обнаружились индийские презервативы. Вот влип – я же их в куртке оставил! На зверски вырванной из школьной тетради странице бешеным, но разборчивым подчерком было написано:

Скотина! Убирайся к своей Гавриловой!

Вот попал так попал! От презервативов, конечно, отовраться можно. В крайнем случае скажу честно, как было на самом деле, а Жека подтвердит, хотя правда чаще всего выглядит неубедительно. Если бы не утренний звонок Леты… Ну что за дура! Теперь собрать правдоподобную версию случившегося очень трудно. Можно, например, сказать, будто Гаврилова перепутала меня с заведующим отделом культуры райкома Жорой Борисенко. А гондоны? С ними-то как? Одно совпадение великодушная женская наивность понять и принять еще может, но сразу два – это выше дамского разума.

Выход, конечно, есть: сдать пустые бутылки, год копившиеся на балконе, заклеить на зиму бумагой окна, пропылесосить квартиру, приладить отвалившуюся в ванной плитку, купить цветы и с повинной головой ждать возвращения Нины от матери. Куда же еще она могла уехать с Аленой. Потом недели две-три придется вести себя, как цирковая собака, умеющая ходить у ноги без поводка, даже если по пути раскиданы сосиски. Еще надо будет упросить Борисенко, чтобы позвонил Нине и взял вину на себя, мол, у него с Летой шуры-муры, а она девушка творческая и рассеянная. Ему-то по фигу – он в разводе. Вряд ли жена сразу поверит, но неприятная история постепенно переместится в ту часть мозга, где сор прошлого обрастает радужными оболочками, как в раковине-жемчужнице. В сущности, все наши воспоминания – это мусор, покрытый перламутром.