Веселая жизнь, или Секс в СССР

Однако все это могло закончиться куда хуже, затянись составление протокола минут на пять-десять. Ровно в 17.45 делегат Чебатару под руку с немолодой, но еще вполне съедобной блондинкой подошел к своему номеру и вместо ключика под ковриком обнаружил распахнутую дверь. Агей метнулся в комнату, решив, что его обокрали, попятив финский костюм, австрийские ботинки, югославский галстук и ондатровую шапку, купленные на закрытой распродаже для делегатов, но увидел двух горничных, присланных навести порядок. Вместе с милиционером, оставленным на всякий случай в засаде, они дружно приканчивали изъятую в качестве вещественного доказательства бутылку коньяка и шумно удивлялись падению нравов в писательской среде. Остолбеневшего Агея тут же идентифицировали как постояльца, преступно передавшего ключи от номера посторонним лицам, что и стало причиной погрома. Его тоже повели в опорный пункт на очную ставку со злодеями. Милиционер хотел привлечь и блондинку, приняв ее за интердевочку со стажем, но она, возмутившись, показала редакционное удостоверение «Литературной газеты», выписанное на имя Аллы Рощиной-Гаврилюк, и ее с извинениями отпустили. Печать – большая сила!

Как полагалось в те годы, по месту работы правонарушителей направили письма, мол, обсудите, поставьте на вид и примите воспитательные меры. Приняли с удовольствием. Агею в грубой форме не дали обещанную премию Молдавского комсомола за поэму «Под пятой» – об ужасах оккупации и правления маршала Антонеску, и он, окончательно осознав себя румыном, стал вскоре одним из организаторов антисоветского Народного фронта в Кишиневе. Петю вычеркнули из списка очередников на получение квартиры в новом писательском доме на Хорошевском шоссе. Он запил, проклял Советскую власть, в 1991-м орал и радостно махал руками на баррикадах возле Белого дома. С пришествием капитализма и свободы Панюшкин организовал свое издательство «Алатырь», взял, дурак, кредит в чеченском банке, прогорел и, замученный угрозами, повесился на дереве в Сокольниках. Леонид Гаврилюк, будучи членом КПСС, покаялся, схлопотал выговор без занесения и затаился. Семейное положение некоторых участников скандала тоже видоизменилось. Панюшкин, утратив жилищные перспективы, развелся и сошелся с Ингой, конечно, не зная ничего о ее прежних матримониальных шалостях. Оскорбленная сказочница Марина Ласкина разочаровалась в мужчинах, стала феминисткой во всех смыслах, женилась и борется за признание однополых браков. А вот Гаврилюк до сих пор живет со своей постылой Аллой, но не в Москве, а в Мюнхене, куда они, внезапно став евреями, рванули, едва открылись границы. Виноватые во всем, немцы хорошо их приняли, дали квартиру, пособие и периодически извиняются перед ними за былые зверства.

Впрочем, все это случилось через несколько лет, а тогда, в 1983 году, я посмотрел на часы и понял, что опаздываю на обед.

47. В кущах

В баснословном Переделкино

Хвойными гуляем кущами,Повестей не пишем Белкина,

Водочку до «белки» кушаем…А.

Перед едой я без колебаний решил выпить рюмку: во-первых, разрыв с женой аппетиту не способствует, во-вторых, вчерашние излишества требовали срочного введения в организм лечебных доз алкоголя, в-третьих, после давешней прогулки в одном пиджаке суставы ныли, а в горле саднило. Похоже, я заболевал. Однако на двери подвального бара висел замок. В свете объявленной Андроповым борьбы за укрепление дисциплины расписание изменили, решив, наверное, что писатели должны быть вместе со своим народом и употреблять спиртное, как и все трудящиеся, по окончании рабочего дня, а именно с 17.00. В прежние времена бар открывался в 14.00. Как говорится, дорога рюмка к обеду.

Разочарованный, я уныло побрел в столовую и заметил в холле Александра Изотовича Пчелкина, собравшегося на послеобеденную прогулку. Год назад это был тучный краснолицый матершинник с мощной шеей и упругим седым бобриком на голове. Теперь шерстяной спортивный костюм висел на нем, как оболочка сдувшегося дирижабля, а пегие безжизненные космы доходили до острых худеньких плеч: эдакий Ленский, убивший на дуэли Онегина и доживший до золотой свадьбы. Увидав мое хмурое лицо, Пчелкин сразу понял, в чем дело, и слабо улыбнулся:

– Ага, Жоржик, попался! Ну, пойдем, пойдем ко мне, дружок!