– Вот! – Она показала обложку. – Ах, какая проза, какой язык! Послушайте, если есть минутка. – Капа поискала глазами заветное место. – Ага, вот: «…Он не выдержал, торчком занозил косье в землю, на ходу стаскивая мокрую липучую рубаху, побрел к недалекой горушке, из-под которой, таясь в лопушистом копытнике, бил светлый бормотун-ключик. Разгорнув лопушье и припав на четвереньки, Касьян то принимался хватать обжигающую струйку, упруго хлеставшую из травяной дудочки, из обрезка борщевня, то подставляя под нее шершавое, в рыжеватой поросли лицо…» Правда же, хорошо?
– Духмяно! – согласился я, понимая, что опаздываю на обед, а желудочный сок под действием водки забил в желудке, что твой «бормотун-ключик».
– Я позвонила Виталию, – таинственно сообщила она. – Он приедет. Нам надо выработать решение.
– Мы же вроде в понедельник собирались…
– Надо сначала все обсудить без Флагелянского и Борозды.
– Ну, хорошо, Капитолина Петровна, обсудим.
– Георгий Михайлович, мы не имеем права отдать им Ковригина!
– Не имеем.
– История нас не простит.
– Не простит.
– На вас вся надежда!
– Почему на меня? – вздрогнул я, ощутив, как простуда, потесненная водкой, снова набросилась на организм.
– Как почему? Вы же председатель комиссии.
– Ну, да, я… Пойду пообедаю, а то столовую закроют.
48. Женолаз
Столовая была безвидна и пуста, если не считать двух официанток – Тоню и Лиду, убиравших грязную посуду. Да еще в углу усталый Лева Краскин скорбно пил компот. Рядом сидела та самая скуластая брюнетка с темным пушком над верхней губой. Она катала по скатерти хлебный шарик и с тоской смотрела в окно. Жену или подругу, приехавшую навестить писателя, разрешалось водить в столовую, оплатив питание в бухгалтерии. Но скупой Лева обычно договаривался с теми постояльцами, которые в тот день уезжали по делам в Москву, и угощал своих гостий бесплатно.
– С прибытием! – улыбнулась золотом зубом Тоня, ставя передо мной витаминный салат и тарелку фиолетового борща с плевком сметаны посередке. – Пампушки кончились, а чеснок – где обычно.
– Спасибо, не хочется, – отказался я, учитывая завтрашнее свидание с Летой.
– Зря. Вирус по дому гуляет. Доризо водку только чесноком закусывает.
– Да, меня тоже что-то с утра плющит.
– Перцовка с медом помогает.
Я намазал черный хлеб горчицей, поклевал салат и похлебал борщ, отдававший уксусом. Глотать было больно. За едой я думал параллельно о вещах, на первый взгляд несовместных: о скорой встрече с Летой, о предстоящем исключении Ковригина, о солнечной Италии и о том, как скоро, если мы разведемся, моя жена снова выйдет замуж. Туманные образы женской новизны, грядущее поругание классика, полуоткопанные Помпеи и волосатый торс будущего Нининого избранника сливались и перепутывались в моем сознании, как дымы из четырех стоящих рядом заводских труб.