Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

— Не забегай вперёд, малодушный! Уж ты в своё время птенцов наворовал больше, чем волос на голове у попа Кирилэ. Да только не о старых грехах речь. Не тяни меня за язык, довольно того, что ты последний кусок у меня вытягиваешь и укорачиваешь мне жизнь!

— Вот надоело! — вскипел я. — Вечно об одном и том же! В конце концов разозлюсь, возьму и уйду из дому. Вот и всё! — и решив напугать отца, я сделал движение по направлению к калитке.

— Постой, дружочек! Не скачи, как бобовое зерно. Послушай лучше, что я тебе скажу. Никто этих птенцов не трогал. Пока они были крошечные мать таскала им корм, но теперь, когда у них подросли крылышки, она выпустила их из гнезда и — фррр! Отныне, мол, вы сами себя должны прокормить. Словом, не буду тебе рассказывать басню дальше, а скажу одно: до сегодняшнего дня я тебя, как птенца, поил-кормил. Теперь возьмись за дело сам, хватит без дела толочься!

— Значит, прогоняешь меня из дому? — решил я разжалобить отца.

— Так что же остаётся делать? Ведь и я человек, пожалей меня! Раз для тебя в нашей деревне никаких дел не нашлось, то ступай в город, посмотри, может, судьба смилостивится и подкинет тебе какую-нибудь работёнку. Надо же взяться за какое-нибудь ремесло, иначе жизнь с тобой сурово расправится, смотри! Не всегда же я буду рядом!

Помнится, когда мы в детстве с ребятами пасли скотину, сын духанщика Темира предложил мне однажды:

— Караманчик, хочешь я тебе город покажу?

— Да! — выпалил я радостно.

Мне казалось, что я и вправду город увижу.

Он стал позади меня, сжал мне уши руками, поднял вверх и покружил. Жилы на шее у меня напряглись, уши стали гореть.

— Увидел?

— Что?

— Город.

— Нет!

Тогда он поднял меня ещё выше. У меня чуть шея не оторвалась и совсем потемнело в глазах.

— Увидел?

Мне показалось, что настал час моей смерти.

— Увидел? — снова крикнул мне в ухо сын Темира и закружил меня, словно я был игрушечный.

Я не вытерпел боли и крикнул:

— Вижу, вижу!

— Большой?

— Очень, очень большой.

— Красивый?

— Красивый, красивый! Ой, мамочка!

Он отпустил меня, и я с облегчением вздохнул.

На второй день сын Темира решил показать город и Кечошке. Бедный Кечо совсем осоловел, но всё же сдержался, не заплакал.

Да, милые мои, сколько раз после этого мне приходилось говорить — вижу там, где я ничего не видел, и — нравится, когда мне вовсе и не нравилось. А что оставалось делать?! Не лучше ли было поступить так, чем ждать, когда оторвут голову? Ведь человек не дважды приходит на землю! Я это к тому, что город я впервые увидел именно так. И когда отец объявил мне, что посылает меня туда, мне сразу вспомнился сын Темира; я представил себя высоко в воздухе, и мной овладело неприятное чувство.

Но потом я призадумался, и мысль о городе стала всё навязчивей преследовать меня. «Ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать. Пойду-ка я в город, погляжу на его дива. Будет польза — хорошо, не будет — мне с моими пустыми карманами терять нечего».

— Когда отправляться? — спросил я отца.

— Да когда пожелаешь.

— Схожу, узнаю, может, кто из старых ходоков тоже собирается, пойдём вместе.

— Зачем? Ты уже не ребёнок! Язык, говорят, до Киева доведёт. Ну, а у тебя язык заведомо длиннее, чем нужно. Если б его можно было повесить на спину, то хватило бы и на хвост.

Вечером мы ещё раз обсудили всё хорошенько. В разговоре участвовала и мама, и мы занялись приготовлениями.

Известное дело, на том свет стоит, что один на другого поглядывает. Как только Кечо узнал, что я собираюсь в город, он сразу же решил идти вместе со мной. Упёрся, как бык рогами, и всё тут — не расстанусь, мол, с Караманом.

— В городе и без тебя полно таких бездельников, — сказал я ему.

— От бездельника слышу! Там я тебе покажу, на что я способен! Судьба улыбнётся мне, и тебе придёте прикусить язык, — ответил он, подмигнув.

Решительность друга пришлась мне по сердцу. Я готов был порхать от радости и в самом радужном настроении прибежал домой.

— Слушай, жена, — обратился отец к матери. — Разве не надо благословить парня в дорогу?

Мама накрыла на стол и принесла вина.

Всю жизнь, сколько я себя помнил, отец день и ночь не уставал меня поучать. Теперь же он так завёлся, что его и остановить нельзя было.