Внизу начиналось. На полутораметровых подставках на высоте в полтора метра под стеклянными колпаками стояли куклы в красивых нарядах. Рядом с некоторыми из них переминались с ноги на ногу Барби от 16 до 22 лет в натуральную величину, в тех же платьях, что были на Барби под колпаками. Эти платья можно было потрогать. Ваня тут же потрогал за ногу и саму Барби. (Лично я не успел даже подумать об этом. Или успел, не помню просто.) Барби хихикнула. Я засмеялся. Ваня расхохотался. Маша заплакала.
– Что случилось, Маша? – спросил я.
– Зачем он так? Он специально так делает! Чтобы я расстроилась! – крикнула она.
Я оторопел. Маша ревновала Ваню, своего брата, к этой кукле! Последний раз я видел проявление ревности с ее стороны, когда ее мама шла укачивать полуторамесячного Ваню, а ей предлагала попытаться заснуть самой. Это она маму ревновала к несознательному брату.
Теперь на моих глазах произошла совсем другая вещь. Это была ревность даже не сестры. Это была активная женская ревность. То есть была очень неприятная вещь.
– Перестань же плакать, Маша, – сказал я. – Повода-то нет никакого. Ты тоже можешь потрогать.
– Да, – сказала Маша, – он меня никогда так не трогает.
– Как?
– Нежно, – она нашла точное слово.
То есть дело было еще хуже, чем я предполагал. Она все поняла.
– Ну, и что теперь? – спросил я.
– Буду плакать, – твердо сказала Маша.
– Я что-нибудь могу для тебя сделать? – поинтересовался я.
– Да, – так же твердо ответила она. – Пойдем, я покажу.
И она привела меня в магазин, который был тут же, в пяти шагах. На открытом прилавке лежали диски с фильмами. Она выбрала «Барби и цветочный город». Мы купили диск. Слез на лице Маши уже не было. Теперь мне казалось, что она с самого начала знала, что делала.
На выставке продолжалось бессмысленное брожение родителей с детьми. Мало кто брал детей на руки, чтобы они могли рассмотреть кукол. Родителям было интересней посмотреть на эти наряды самим. Платья куклам сшили самые известные дома моды, поучаствовали в проекте и отечественные модельеры – и тут уж было не до детей. Ждали аукциона.
Мы с Машей тоже хотели осмотреть всех этих Барби. Но когда я взял ее на руки, разревелся Ваня. Когда я поменял их местами, опять разревелась Маша. Я понял, что они уже устали. Машу хотели сфотографировать, но она категорически отказалась. Она сказала, что ее сегодня уже с самого утра фотографируют и фотографируют. Она дала понять, что у нее есть личный фотограф. На девушек-фотографов (мужчины тут почему-то не снимали) этот аргумент произвел сильное впечатление. Они, во-первых, безоговорочно поверили Маше, а во-вторых, и правда разошлись (а их было четверо).
Пора было и нам уходить. Мы еще успевали засветло на край Московской области, в город Протвино, где мы проводим некоторую часть своей жизни (скорей всего, лучшую), на наводнение. Я еще неделю назад, после того как мы посмотрели «Ледниковый период-2», пообещал им показать настоящее наводнение. Маша несколько дней взахлеб (прошу обратить внимание, какое точное слово) рассказывала всем в детском саду, что она увидит то «заводнение», то «переводнение». Слово «половодье» я из жалости к ней даже не употреблял.
Песчаного карьера, где мы летом загораем, не было видно. Кругом была одна вода. Это называется «насколько хватало глаз». Дети были поражены. Они первые обратили внимание не только на всю эту красоту, а и на то, что вода затопила дачи, примыкающие к карьеру. Такое в последний раз здесь было десять лет назад. Только я из всей этой компании помнил, как это было. Они не могли этого помнить. Никого из них тогда еще в моей жизни (а значит, и Протвино) не было.
Маша стояла у края воды, замерев.
– Как ты думаешь, папа, там под водой живут драконы? – спросила она.
– Не знаю, – честно ответил я.
В надвигающихся сумерках перед мрачным величием стихии мне не хотелось быть нечестным в глазах своих детей.
Хороший был день.
«Мне безразлично, что ты уходишь»
Маша и Ваня в детском саду проводили Степу, Витю, Сашу и Лешу в школу.
Машу при этом интересовал только Степа. Так, как провожала Маша Степу в школу, девушки провожают парней в армию.
Со Степой Машу связывают длительные и очень сложные отношения. В свое время, несколько месяцев назад (а надо понимать то, что не так давно начал понимать я: что день у них сейчас идет за год), он покорил ее сердце тем, что каждое утро стал приносить ей в детский сад угощение. Чаще всего это были конфеты. Маша относилась к этому очень серьезно. Она разговаривала об этом со мной. Нет, она не спрашивала, брать или не брать ей конфеты. Тут у нее никаких сомнений не было. Она спрашивала о том, что ее действительно волновало в тот момент больше всего.
– Папа, – спрашивала Маша, – как ты думаешь, он долго еще будет приносить мне угощение?
– Это зависит, Маша, – говорил я ей, – от того, как ты будешь себя вести.
– Я буду вести хорошо, – быстро говорила Маша.
– Да я не это имею в виду, Маша! Он должен понять, что конфеты – это еще не все.
– Как это? – удивлялась Маша.