Веселые картинки, или Сами себе тётушки

За размышлениями я не заметила, как наступило утро. Обычное серое зимнее утро. Ожидая увидеть стену из снежинок, я раздвинула занавески и на секунду опешила. Снегопад прекратился. Дорога перед домом уже была расчищена грейдером и по ней, озираясь и оглядываясь, к нашей калитке спешила… Брошкина. В руках она держала инструмент, смутно мне что-то напоминавший. Тот факт, что соседка поминутно озиралась, абсолютно ни о чём ещё не говорил. Брошкина всегда так ходила. А вот инструмент в её руках… Я накинула халат и быстро спустилась на первый этаж.

В домофон как раз позвонили. Не очень рассчитывая на то, что калитка откроется, я нажала кнопку, открывающую замок, и соседка оказалась на нашей территории. Грейдер поработал на славу. Открыв входную дверь, я осталась в проёме, поджидая свою подозреваемую. Брошкина вошла и сразу начала разговор. По опыту я знала – нескончаемый.

– Привет, Ася, ты проснулась сегодня раньше Лизы?

– Да, Оля. Проходи.

– А-а. А Лиза ещё спит?

– Спит.

– А-а. А ты в магазин ещё не ходила?

– Нет.

– А-а. А вчера?

– Нет, Оля. Ты что-то хотела?

– Увидеть Иннокентия.

– Зачем? – случайно уподобилась я въедливой соседке.

Брошкина этого не заметила, видимо, думала, что так и следует вести диалог двум интеллигентным женщинам.

– Вот этот молоток отремонтировать… А вы давно баню профлистом покрыли?

– Летом, Оля. Давай про молоток поподробнее.

– Какой молоток? А-а. Вот этот? – Брошкина посмотрела на предмет в своих руках, и мои подозрения переросли в уверенность. Пневмомолоток!

– Про этот. Ты ведь и позавчера с ним приходила? – припомнила я.

– С ним. Мы пока с Иннокентием разговаривали, он заработал… Ну, выстрелил один раз. Домой пришла – не работает. И к вам не попасть, замело.

– Один раз, значит? И что Иннокентий сказал, когда молоток выстрелил? – терпеливо продолжала я, чувствуя что-то такое… Должно быть, охотничий азарт.

– Кажется, ничего не сказал. Было уже поздно, и я пошла домой, – соседке терпения было не занимать.

Сверху спустилась Лиза. Судя по её взгляду, объяснять, что держит в руках Брошкина, не было нужды.

– Оля, а что делал Иннокентий, когда ты уходила? Может быть, он что-то сказал?

– Ничего не сказал. Просто сидел. Привет, Лиза. Ты уже проснулась?

– Проснулась, – признала очевидное сестра.

Я смотрела на толстые стёкла в очках Брошкиной – новые вопросы явно были излишни. Следовало придумать, как помягче объявить соседке, что она стала убийцей.

– Оля, Иннокентий убит из твоего молотка, – опередила меня Лиза.

– Тем единственным выстрелом ты угодила ему прямо в ухо, – добавила я тихо.

– В ухо? – вопреки всем моим опасениям о нарушении её душевного покоя, заинтересовалась соседка. – И он умер?

– Да, Оля. Ты убила его, – растерялась даже поднаторевшая в разговорах с Брошкиной сестра.

– А-а. А где он?

Вопрос был, в самом деле, сложный. Решив, однако, что соседка едва ли беспокоится о нетленной душе убиенного, я ответила коротко:

– В гараже, – и достала телефон, чтобы вызвать полицию.

– Я один раз видела покойника, – никак не хотела понять положение вещей Брошкина. – На нём были такие пятна…

– «Трупные пятна с трёх и пятикопеечную монету, общей площадью на сумму…», – вспомнила старый анекдот Лиза.

Да-а. Кафка какой-то. И так во всех разговорах с Брошкиной. Сплошной абсурд. Надеюсь, её не посадят в итоге. На здоровую душевно она никак не тянет.

К тому времени как в калитку позвонили полицейские, вниз спустились Зоя и Брунгильда. Тело погрузили в одну машину, на другой увезли притихшую Брошкину. Казалось бы, в нашем доме должен был воцариться покой. Воцарению мешало присутствие вдовы, и избавиться от неё в ближайшее время мы не надеялись.

* * *

Через пару дней полицейские навестили нас снова. Их капитан уединился с Брунгильдой в каминной. Мы срочно изолировали Альму в Зоиной комнате и заняли места в «портере». Слышимость в доме была феноменальной.

– Вскрытие показало, что в момент выстрела из пневмопистолета, ваш муж был уже мёртв, – как раз говорил полицейский.

Мы навострили уши в прихожей. Лиза переминалась с ноги на ногу у самой двери в каминную. Мы с Зоей стояли чуть дальше, вытянув шеи и приоткрыв рты.

– Как такое могло произойти? Отчего он умер? – в отличие от тихого, с нотками сожаления, голоса капитана, напористый бас вдовы был прекрасно слышен.

– У Иннокентия Семёновича закупорился и разорвался желчный проток…

– О! Оказывается он Семёнович! – возбуждённо прошептала мне в ухо старшая сестра.

– Не иначе как на фоне долгого раздражения нами, – одновременно с ней съязвила в другое ухо младшая.

– Желчь разлилась в брюшной полости и попала в кровь, продолжал полицейский.

– В общем, шансов выжить, сидя в кресле, у нашего зануды не было, – не унималась Лизавета.

– Лиз, он уже умер. Никаких хлопот больше не доставит. Можно перестать кипеть «разумом возмущённым», – попыталась увещевать я её, прислушиваясь к всхлипываниям в каминной.

– Ага! А Брунгильда? Если ей вздумается кремировать муженька здесь, то, как бы не пришлось принимать у себя всех его родственников!