Весёлый Роман

И еще я думал о том, что уже никогда этого не сделаю, потому что уже принял свое самое важное решение.

В дверь робко позвонили.

Электрический звонок — простое устройство. Нет в нем никаких приспособлений, с помощью которых можно было бы определить характер и настроение человека. Но если этот звонок на твоей двери, ты всегда услышишь, кто звонит. Если на кнопку надавили неуверенно, звонок получится прерывистым, дребезжащим, имеет значение и продолжительность звонка.

— Заходите, заходите, — услышали мы с батей мамин голос. — Гости дорогие…

Так она это сказала, что мы с батей одновременно встали и пошли к двери.

В передней я увидел Илью Гордеевича и Оксану Митрофановну.

— Здравствуйте, здравствуйте, — говорил Илья Гордеевич. — Незваные, к примеру, гости… Извиняйте, если не ко времени.

— Ко времени, ко времени, — говорила мама. — В комнату заходите.

— А как вы нас узнали? — удивился Илья Гордеевич.

— От сына слышала.

Ничего такого она от меня не слышала. Это просто очередное мамино серендипити. Ум у нее так устроен, что из каких-то черточек она мгновенно умеет создать полную картину и сообразить то, на что другим потребовалось бы много времени.

Оксана Митрофановна — красивая, зардевшаяся, в новом суконном костюме — ласково смотрела на нас своими умытыми глазами и смущенно твердила:

— Да вы не беспокойтесь, вы не беспокойтесь…

— Это, к примеру, привезли мы в Киев кабанчика продать, — сказал Илья Гордеевич. — На рынке, значит. Мясо, к примеру, сало. И решили с женой зайти познакомиться.

— А Люда? — спросил я. — Не приехала?

— Дома Людмила, — ответила Оксана Митрофановна. Мама тем временем накрыла стол. Ловко это у нее получается. Как будто само собой.

— На автобусе приехали? — спросил батя.

— Нет. На автобусе кабанчика, к примеру, не довезешь. Машина была попутная. Из нашего колхоза, значит. Мы и назад ею поедем — Илья Гордеевич погладил усы. — Мы вам, не обижайтесь, гостинец небольшой… Яблочек, меду… Я сейчас.

Илья Гордеевич вышел в переднюю, вернулся с корзиной, достал из нее полиэтиленовую флягу с медом, десятка два яблок пепина шафранного — я теперь знал этот сорт — и кус завернутого в промаслившуюся газету сала толщиной — честное слово — в две ладони.

— От кабанчика? — спросил батя.

— От него, — ответила Оксана Митрофановна. — Мягкое удалось — губами можно есть.

— Сколько ж он потянул? — заинтересовался батя.

— Два центнера будет. С гаком, — улыбнулся Илья Гордеевич.

Странное дело. Ни Илья Гордеевич, ни Оксана Митрофановна никогда не видели моих родителей, не знали их, но гостинец их был именно таким, какой в нашей семье могут взять без отказа, без того чувства неловкости, какое возникает, когда тебе дают слишком дорогой подарок.

Батя принес из холодильника водку, разлил по чаркам.

— За ваш, значит, приезд и хорошее знакомство, — сказал он.

Меня все время не покидало беспокойное чувство: зачем они все-таки приехали? Повезли на рынок своего двухсоткилограммового кабанчика! Но проще и ближе было продать мясо в Щорсе, Корюковке или, наконец, в Чернигове. Уж не случилось ли чего с Людой?

Мама поставила на стол на хромированную подставку сковороду из зеленоватого жаропрочного стекла с шипящей яичницей, в которую пошло по меньшей мере десятка полтора яиц. Она все твердила:

— Ешьте, ешьте, пожалуйста… Когда б я знала, что вы к нам приедете — А так — что в доме… Сардины берите, колбасу.

Гости ей были явно по душе.

— Что ж вы сами рюмочки с нами не выпьете? — спросил Илья Гордеевич. — Горькая она без хозяйки, к примеру.

— Как не выпью? Обязательно выпью.

Мама медленно выцедила рюмку. Вот уж чего не ожидал. Я и не вспомню, чтоб она пила когда-нибудь водку.

— Вспоминают Романа Алексеевича, — говорила Оксана Митрофановна, ласково поглядывая на маму. — Можно сказать, все село. И председатель спрашивал, и бригадир. А от ребятишек проходу нет: что пишет, когда приедет.

— Вы, извиняюсь, в отпуск куда едете? — спросил у бати Илья Гордеевич.

— В Кисловодск думаю, — ответил батя. — В санаторий.

— Это дело, конечно, хорошее… А мы думали… С женой, значит… Может, к нам вы поедете? Чтоб всей семьей. И рыбу у нас можно ловить, и сад, к примеру.

— Спасибо, — сказал батя. — Я, конечно, не думал… И путевку мне обещали… лечиться, говорят, нужно. Хотя, конечно, в селе… Может, позже? А как там у вас сейчас трудодень?

Илья Гордеевич стал рассказывать. Разговор пошел о селе. И батя и мама вставляли свои замечания, говорили о селе, каким они его помнили, удивлялись переменам, я чувствовал, что всем интересен этот разговор, и мне было интересно, но вместе с тем стоял за всеми словами еще один главный вопрос, о котором не упоминали и намеком, но он все равно присутствовал: что же дальше будет? Неужели так все и закончится — ничем? И чем симпатичней становились друг другу мои родители и родители Люды, тем явственней насыщалась этим вопросом вся атмосфера.