Весёлый Роман

Не знаю, как там разговаривают дипломаты на своих конференциях, но, думаю, что не хитрей и не тоньше. Оксана Митрофановна рассказывала, какой у них погреб и сколько кадушек грибов, огурцов, капусты они ставят в него на зиму, а мама о том, что я скоро закончу автодорожный институт и что детям нужно учиться. Батя говорил про наш шестишпиндельний токарный автомат, который сам производит черновую и чистовую обточку, подрезку торцов, выточку канавок, сверление отверстий, зенкерование и нарезку резьбы и при этом сам переставляет детали и изменяет позиции, а Илья Гордеевич рассказывал про пасеку, про пальметтный сад, про свою корову симментальской породы, парное молоко которой полезнее для здоровья любой кисловодской минеральной воды. А о главном, о том, ради чего они приехали, так до конца не было сказано ни слова.

Гости стали собираться, хоть и мама, и батя, и я очень их уговаривали остаться у нас на ночь — и место есть, и никого они не стеснят. Но Илья Гордеевич решительно отказался, сказал, что машина уходит, а завтра понедельник и колхозная работа не стоит.

Мама на минутку вышла в другую комнату, сейчас же вернулась и передала Оксане Митрофановне, как она сказала, для дочки коробку конфет «Ассорти» с памятником Богдану Хмельницкому на крышке и яркую косынку из тонкой шелковистой материи.

Никогда я этого не пойму. Не могла же она знать, что к нам приедут родители Люды. Когда же она успела это приготовить?

Будь благословенна украинская земля с мягким ее климатом и добрыми законами.

Я на ней женюсь — разговор окончен.

Я получил от нее письмо. Самое короткое из всех, какие я от нее получал. И самое лучшее. Больше не могу без тебя. Не хочу больше ждать. Приеду. Первым автобусом. Дай мне только знать. Пришли мне телеграмму с одним словом «Поздравляю». Для конспирации.

Я послал телеграмму с конспиративным словом, и сейчас шел по городу, и пахло свежей травой, листьями и водой, и в голове у меня сами собой сложились стихи:

Здорово жить на свете!

В небе горит луна,В поле гуляет ветер,Плещется в море волна…Звезды сияют в небе,Светят они во мгле.

Но где бы, друг, ты ни был —Счастье твое на земле.

Я очень удивился, что сочинил стихи. И испугался, что забуду их. Я их записал на коробке от сигарет. Может, они и хуже настоящих стихов. Но мне они нравятся.

За стеклянной стеной кафе был Крещатик с его вечерними огнями, с шорохом подошв по асфальту и с шуршаньем шин. Мы сидели втроем за столиком — Люда, Виля и я. Перед каждым из нас была порция мороженого и бокал, в центре стола — бутылка густого венгерского вина «Бычья кровь». Впрочем, это была уже вторая бутылка.

Виля разошелся, и Люда смотрела на него радостно и удивленно. Это такое уж дело — если в компании хорошенькая девочка, пусть и не твоя, ты все равно распускаешь хвост.

— Прежде всего, — говорил Виля, — чтоб спор не был бесплодным, нужно условиться о терминах. Кто такой человек? Вам кажется, что это само собой понятно. Но это не так, и ученые много об этом думали. Одни определяли: гомо сапиенс — человек разумный. Другие выделяли способность человека к языку, к членораздельной речи. Третьи говорили, что человек отличается от других животных тем, что у него имеются свободные передние конечности — руки. Был ученый, который установил, что во всем животном мире только человек имеет мягкие мочки ушей, и поэтому предложил обозначить человека так: «животное с мягкими мочками». Вениамин Франклин обозначил, что человек — это животное, производящее орудия. Гомо фабер — человек техники. А я думаю, что определений «гомо сапиенс» или «гомо фабер» недостаточно. Каким-то разумом или зачатками разума обладают и животные. Так же, как способностью использовать предметы внешнего мира. А вот совесть — это то, чем обладает только человек.

Вот почему люди так мечтают о коммунизме, так стремятся к нему. К полному коммунизму. Когда отомрет государство. Когда не будет власти человека над человеком. Когда не станет карьеризма, не будет подхалимства, исчезнут жадность, воровство, измены и предательство. Когда всеми делами человека будет управлять только совесть.

— Нет, — возразил я. — Совесть сама по себе ничего не решает. Как ничего не решают эти твои мягкие уши. Вот в Хиросиме, я читал, на памятнике жертвам атомной бомбы написано: «Спите спокойно, ошибка не повторится». Чепуха. Они там не спят. Они там лежат. Они погибли. Умерли. И не они гарантия, что это не повторится. Мертвые гарантии могут помочь только мертвым. Живым нужны живые гарантии.

— И какие же? — спросил Виля.

— Ракеты. Атомные бомбы. Подводные лодки. Армия. Если только ты по-настоящему веришь в свое дело… Ты должен его защищать. Иначе тебя убьют, а дело твое уничтожат. Оружием. Тебя усыпят красивыми словами о совести и обо всем таком и уничтожат твое дело оружием. Если ты веришь в свое дело, ты должен быть готов. К войне. А я верю… — Я отпил глоток вина.