Весенная пора

Не зная, что делать, женщина стояла, переминаясь с ноги на ногу, потом тихо сказала:

— Пусть масло здесь останется, а сколько недостает, я завтра принесу.

Старуха откинулась на спинку кресла, затопала ногами и заорала:

— Вы только послушайте, что говорит эта дура! Что же, я караулить твое масло буду, а?!

Забрав свою ношу, женщина спокойно вышла из амбара.

Кое-кто приносил старухе старые царские бумажные деньги. Пелагея клала кредитку на колени, тщательно разглаживала ее ладонью, потом разглядывала на свет и, наконец, сложив вчетверо, засовывала в карман своей широченной кофты.

Через некоторое время старики Сыгаевы с гостями расположились пить чай в тенистом уголке двора.

Никита стоял вместе с матерью в сторонке, и каждый раз, когда старуха обращала свое жирное лицо в его сторону, у него по спине пробегали мурашки.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы после князя подавала мне! Что за глупая уродка! — зашипела старуха и угрожающе посмотрела на девушку, разливавшую чай.

А какой-то человек, которому подали чашку до хозяйки, поставил ее на стол. Он, видно, ждал, когда подадут старухе.

Из-за амбаров выскочила большая рыжая вислоухая собака и помчалась к воротам, в которые входила молодая женщина в красном платье. Собака вплотную подбежала к женщине и страшно зарычала. Женщина испуганно прислонилась к забору, а собака неистово плясала вокруг нее, то припадая к земле, то вскакивая. Все смотрели на это зрелище, но никто не решался унять пса, — ждали, что скажет старуха. А бедная женщина, тихонечко прижимаясь к забору, выскользнула все-таки за ворота.

— Эту негодяйку даже собака не выносит! — сказала старуха. — Уродка этакая, еще красное платье напялила!

И все сразу начали ругать женщину, вина которой заключалось, оказывается, в том, что она надела красное платье, и громко стали восхвалять умницу собаку, чтобы только угодить старухе. Говорили, что, мол, это умное животное никогда ни на кого не лает и только эту женщину не пускает во двор.

А к концу чаепития в воротах появился старик с грязной повязкой на глазу и с тяжелой ношей за спиной. Он медленно побрел к батрацкой юрте. И снова откуда-то выскочила рыжая собака и бросилась ему прямо под ноги, а потом вскочила и запрыгала вокруг обалдевшего старика, тычась в него мордой. Старик завертелся на месте. И опять никто не посмел унять собаку, а старуха Сыгаиха сморщилась в беззвучном смехе, открыв свой беззубый рот. Старик отмахнулся от собаки, и та пронзительно завизжала, словно взбесилась.

— Не зли собаку, ты! — завопила старуха.

Старик попытался улыбнуться, его дрожащие губы искривились, и, сильно заикаясь, он сказал:

— О-на съе-ест м-меня!

— Не съест! Не думай, что ты такой вкусный! Она сытее тебя, — и Сыгаиха покосилась на старика близорукими глазами, едва выглядывавшими из-под заплывших век. — Пшел! — спокойно сказала она, и собака отошла от старика, обнюхивая землю.

И опять все хором стали расхваливать умную собаку.

А старуха встала и, грузно переваливаясь, поплыла к амбару. За ней потянулись и остальные.

МИЛАЯ АНЧИК

Около дома Судовых собралось множество женщин. Они столпились вокруг Анчик, жадно слушая ее рассказ. Была здесь и мать Никиты. Гордо подняв свою прекрасную голову и чуть прищурив глаза, стояла Анчик в черном платье и тихо говорила:

— Зубы у меня разрушаются у самых десен. Доктора в городе высверливают их и вставляют золото.

Женщины удивленно восклицали и заглядывали Анчик в рот.

— О, с этих-то лет зубы… — сказала Федосья.

— Ну и пусть, а умру я все-таки с зубами. Золота у меня на это хватит. К чему человеку богатство, если он им не пользуется?!

— Конечно, конечно… Чего богатство не сделает! — наперебой говорили женщины.

— И не то что зубы, а кости человеческие, сломанные или там испорченные, тоже золотом заменяют. Вот где-то в России у одного богача сгнили, говорят, кишки, — продолжала Анчик под испуганные вздохи женщин, — так доктора вырезали ему негодные кишки и вставили золотую трубку…

Ровно журчал чистый грудной голос Анчик, восхищенно следил Никита за каждым ее движением. Словно молодая стройная лиственница среди чахлого кустарника, стояла Анчик с батрачками.

— И чего оно так ценится, это золото? — удивлялась молодая «чистая» батрачка. — Желтое, как медь, а полезную вещь лучше из железа выковать.

— Никогда не портится золото, не тускнеет, не ржавеет, не гниет… А ты говоришь — железо! Ох, и глупая же ты, Феклуша! — засмеялась Анчик и вдруг насторожилась, прислушиваясь к чему-то.

Из черной избы послышались громкие голоса. Там ссорились мужчина и женщина. Потом загрохотали падающие табуретки.

— Опять дерутся, уроды! — сказала та же батрачка.

— Разве Никифор пришел? — с невозмутимым спокойствием спросила Анчик.

— Пришел, пришел!

И женщины, очевидно привыкшие к этим скандалам, зачарованно глядели на Анчик, кто подперев подбородок, кто сложив руки на груди. Они ждали продолжения рассказа о докторах, делающих чудеса из золота.

А из черной избы уже слышались женские крики.

Никита не вытерпел и заорал:

— Человека убивают! Не слышите, что ли?!