— А помнишь, Никита, вот тут-то как раз я и вскочил и вдруг неожиданно для самого себя крикнул: «У нас в Нагылском улусе при царе был головой богач Едалгин, а сейчас без царя во главе улуса стал Никуша Сыгаев»?
— Помню, Афанас! — охотно подтвердил Никита. — Ты еще указал на него: «Вот он сидит, Никуша Сыгаев!»
— Вот с тех пор этот самый Никуша готов живьем меня проглотить, да уж больно я костлявый!..
— Слыхали? — обратился Егорка ко всем присутствующим. — Царя нет, но буржуи остались. Наше дело — до конца бороться с ними, отнять у них прекрасные луга и пашни, потому что мы сами на них трудимся. Слыхали, как тот парень расписал главного якутского буржуя?
— Слыхали! — отозвалось несколько голосов.
— Богачи на земле не работали, они отняли ее у народа.
— Правильно, Егорка!..
— Надо разом всем народом…
— Вставайте! Едет! — неожиданно сказал молодой рабочий, глядя куда-то в сторону. — Видите, Семен Трынкин машет.
Все тревожно вскочили с мест и взялись за мотыги и топоры.
Тут только Никита заметил, что на дальнем краю расчистки сидит на дереве тот самый Семен, сын кривой Марфы, и размахивает руками. Федосья подскочила к Никите и увлекла его за собой к дороге.
— Ты, Федосья, никому не сказывай! — крикнул Афанас, убегая в другую сторону.
Мать с сыном вышли на дорогу и увидели всадника на высоком белом иноходце. Плотный темнокожий человек в белой волосяной шляпе, поглядывая на женщину с мальчиком Юркими, чуть навыкате глазами, соскочил, с коня и стал привязывать его к дереву.
Федосья и Никита ходили из дома в дом. Когда мать и сын заворачивали в чей-нибудь двор, Никита предпочитал не входить в помещение, — ему хотелось остаться на дворе со своей любимой книгой. Федосья тянула его, а Никита упирался, не хотел, чтобы мать просила, и они шепотом ругались, спорили и подталкивали друг друга локтями…
Иные хозяева и не разговаривали с ними, просто не обращали на них внимания, иные выгоняли с руганью, но были и такие, что приветливо встречали их и даже давали немного масла. Некоторые предлагали поесть.
Так за неделю они накопили фунтов десять масла, кто-то дал им еще женский платок и несколько мотков ниток.
Наконец они пришли в родовую усадьбу Сыгаевых. Ведь Егордан и Федосья когда-то оба батрачили у Пелагеи Сыгаевой, там они и поженились.
Вся усадьба была огорожена сплошным деревянным забором, по местному — заплотом, окрашенным в белый и зеленый цвета. За оградой стояли три огромных дома, с кровлями, украшенными карнизами, и с окнами, как у городских домов. В сторонке виднелась, будто вросшая в землю большая якутская юрта. Против домов, под общей крышей, тянулось несколько длинных амбаров. Склады, сараи, конюшни были разбросаны тут и там. У коновязи толпились верховые лошади с богатыми седлами, украшенными серебром.
Федосья и Никитка решили обойти все дома по порядку.
Перед первым домом за сдвинутыми столами сидело множество людей. Все пили чай. Когда мать и сын проходили мимо шумной компании, их окликнула молодая женщина:
— Кто вы такие?
Федосья остановилась и смущенно, не поднимая головы, робко произнесла:
— Талбинские мы…
Какой-то старикашка с несколькими торчащими белыми волосками на подбородке и с красными глазами, лишенными ресниц, приподнялся, закрыл один глаз, как-то криво открыл рот с черными длинными зубами и плаксиво протянул:
— Тал-бин-ские мы-ы!
Господа громко расхохотались.
— Кого ищете? — поинтересовался какой-то молодой человек.
— Никого… — уже совсем растерянно промолвила Федосья и добавила: — Просто так ходим.
— Просто так они ходят… — протянул старикашка и снова уставился на мать с сыном одним глазом.
Господа еще громче расхохотались.
Федосья и Никита все-таки вошли в дом.
В передней сидела старуха Сыгаева и расчесывала свои густые седые волосы. Незваные гости тихо уселись на лавку около дверей. Встряхнув головой, старуха отвела волосы от лица и, прищурив близорукие глазки, уставилась на вошедших.
— Это еще кто такие? — грозно спросила она.
— Да это матушка Пелагея, оказывается! — обрадованно заговорила Федосья, будто только что узнала старуху Сыгаиху.
— Я Пелагея. А ты что за госпожа? — старуха опустила волосы обратно на лицо и спокойно продолжала расчесывать их.
— Я Федосья, батрачка Егоровых… Мы из Талбы пришли. Это мой старший сын. У меня три сына… — рассказывала Федосья, но старуха не обращала на нее никакого внимания. — Скотина у нас пала, живем мы плохо. Был хороший вол… — Тут Федосья прикусила язык, вспомнив, что вол был отдан той, которой она повествовала про свою жизнь. — Детей много, а скотины нет…
Старуха резким движением головы опять откинула волосы с лица и грубо перебила Федосью:
— Поэтому ты и пришла в Нагыл нищенствовать?
— Не нищенствовать я пришла, а помощи просить…
— И не стыдно тебе попрошайничать?!
— Нужда заставляет…
— Ах, нужда! А ты грабь, воруй! Только ко мне лучше и не заходя, все равно не пущу!
— Думала и к тебе зайти.
— И не думай.
Сейчас они, оказывается, находились в доме сына старухи — Никуши Сыгаева.