Весенная пора

— Советская власть никого не обижает! — орал он. — Перед советской властью все равны!

Но однажды ночью баи свезли свои сундуки в тайгу, а масло и мясо зарыли. Обильный снег плотно укрыл все ямы и следы, и никто не узнал бы об этом, не случись маленькое происшествие.

Как-то вечером со двора Лягляриных убежал коротконогий бычок. Вернулся он поздно.

Утром всполошилась вся семья. Бычок заболел. Он лежал с раздутым животом, беспомощно раскинув свои короткие ноги.

Егордан спешно вымыл старую медную икону, потом схватил старого, облезлого петуха и вырвал у него из хвоста несколько больших перьев. Отчаянно кричавший и бившийся петух долго не мог угомониться, он все носился по хотону, перелетал из угла в угол. Петух был одинок и заведен только для охраны жилища от мелких бесов, которые, как считалось, очень боятся петушиного крика.

Напуганный всей этой суматохой, бычок резко дернулся и вдруг… брызнул из-под хвоста огромной кучей разбухшего зерна. Люди стояли, разинув рты от ужаса и удивления.

— Тише! — сказал, наконец, Егордан. — Удивительное дело! Откуда зерно? Кто же это накормил его? Тише!..

Не успели Ляглярины опомниться, как в хотон вошла сердитая старуха Мавра. Увидев бычка и кучу разбухшего зерна, она с криком накинулась на Егордана:

— У тебя, видно, скота так много, что ты зимой быка в лес выгоняешь!

— А кто его выгонял? Сам убежал со двора, — оправдывался Егордан.

— Твой бычок сожрал в лесу наше зерно. Чем ты заплатишь за двадцать пудов хлеба? — свирепела старуха.

— Какой хлеб? — спросил Никита.

— А ты не чеши языком, сопляк, я не с тобой разговариваю! Накормили быка моим хлебом и прикидываетесь незнайками! Идите поглядите и порадуйтесь!

Только теперь поняли Ляглярины, что случилось.

— Зачем же ты держала свое зерно в тайге? — спросил Егордан.

— Урод! Я его там хранила!

— Почему же ты, Мавра, хранила хлеб в лесу? Разве не было места в амбаре? — вмешалась в разговор Федосья.

— Дура, — оборвала ее Мавра. — Только тебе одной неизвестно, что теперь на амбар надеяться нечего.

Оскорбленный за мать. Никита вспыхнул:

— Из-за того, что вы. богачи, прячете хлеб от советской власти, должен пропадать наш бычок! Так и знай: если бычок подохнет, ты сама заплатишь нам за него. А еще мать мою обзываешь дурой! Сейчас не царская и не колчаковская власть… Как хотите, я пошел в ревком, к Афанасу…

Напуганная именем Афанаса, старуха схватила Никиту за руку и заголосила:

— Держи, Егордан, сына! При чем тут ревком? Зерно уже пропало, и говорить о нем нечего… Я даже за быка согласна заплатить, если что… только не надо Афанаса!

— Никита никуда не пойдет, — тихо проговорил Егордан после минутного размышления. — Но за быка тебе, Мавра, придется платить, если конечно…

За день Мавра прибегала несколько раз и с трепетом справлялась о здоровье бычка. На радость всем, бычок выздоровел.

Поехав утром за дровами, Егордан увидел в лесу большую яму. В нее-то Семеновы и ссыпали зерно, сверху укрыли его сеном и заложили жердями. «Сынок» раскидал жерди, чуть живой вернулся домой, обожравшись отборным байским зерном А теперь в его честь там пировали бесчисленные лесные воробышки.

Не раз Роман Егоров хвастался своим старым жеребцом, который умел разрушать любые изгороди, за которыми хранилось сено.

Это было действительно умное животное. Сначала жеребец клал на изгородь морду, как бы примеряясь, потом отскакивал назад и с разбегу легко перекидывал свое сильное тело на другую сторону. Затем он ловко раскидывал жерди и вводил за ограду весь свой табун.

Как-то ночью табун лошадей Романа Егорова ночевал в загороди для сена Василия Тохорона. Когда утром рассерженный Василий выгонял оттуда лошадей, один жеребенок отстал и, не найдя выхода, долго кружил вокруг сена. Василий бросил в него огромной рукавицей. Испуганный жеребенок прыгнул через изгородь, зацепил копытом верхнюю жердь и уткнулся мордой в землю.

— Ты что делаешь, дурак? Чуть не загубил жеребенка! — услышал Тохорон знакомый голос Романа.

Хозяин табуна ехал из лесу верхом на своем любимом иноходце. Он уже, оказывается, давно наблюдал за Тохороном.

— А? — растерянно произнес Василий, но сразу выпрямился и, твердо посмотрев на Романа, спокойно сказал — А пусть не лезет!

— Что? Да я тебе морду разобью!

Роман соскочил с коня и стал привязывать его к де «реву.

— Морду, говоришь? — медленно растягивая слова, спросил Василий. — Ведь теперь это не так просто. А куда свою денешь?

Тохорон спокойно надел рукавицы и потер руки о бедра. Он никогда в жизни не стремился показать свою силу, но все знали, что ее ему дано столько, что с избытком хватило бы на троих. Да и сам Егоров понимал, что Василий Тохорон может раздавить его, как медведь телку.

— Спасите! Убить хочет! — крикнул испуганный Егоров.

Он торопливо отвязал коня, вскарабкался на седло и ускакал.

— Ну, я бы, пожалуй, тоже достал твою морду! — проворчал Тохорон.