Весенная пора

— Нельзя так, Егорданушка, нельзя! — заволновалась всегда спокойная Дарья. — Грех сокрушаться из-за ребенка! Ведь никто не знает, каким станет этот новый человек! Может, ему-то и суждено кормить вас всех, может, он-то и принесет людям тепло и радость… Да и вообще повременил бы ты с последним словом. Лица твоего я хорошенько не вижу, а по голосу рано тебе еще…

Так и не сумел Егордан высказать свои грустные мысли и покорно умолк. А спустя некоторое время стал он помаленьку поправляться. Все чаще и чаще вставал он с нар и, держась за стол, за стенку или опираясь на чью-либо руку, подходил к камельку и садился у огня. Но силы возвращались к нему медленно, и работать он еще долго не мог.

Хорошо еще, что перед самым переездом к Егорову старик Лягляр все же успел засеять маленькую пашню перед юртой двадцатью фунтами ячменя. Семена бережно хранили всю голодную зиму и лишь изредка с нежностью рассматривали неприкосновенное добро, высыпая на ладонь горсточку зерен. И вот теперь на маленьком поле кое-где уже показались радующие глаз прозрачные зеленые ростки.

Однажды утром раньше всех поднявшаяся Федосья поспешно вернулась со двора.

— Ой, Егордан! Старик Семен, Сидоркин сын, наше поле перепахивает.

— Да что ты болтаешь! С ума он сошел, что ли!

Алексей и Никитка, сбросив с себя рваное одеяло и вмиг одевшись, выбежали во двор.

Евдешка Татарская дочь вела за повод знакомого Никитке огромного бурого Веселовского вола. Сам старик Семен шел за сохой, рассекая посреди недавно засеянную пашню Лягляриных.

С трудом передвигая ноги, вышел Егордан. Федосья следовала за ним. Семен уже заходил на вторую борозду. Тяжело опираясь на палку, Егордан двинулся по направлению к нему и, не доходя шагов десяти, сказал дрожащим голосом:

— Старец Семен, что ты делаешь?

— Что делаю? — прогнусавил Семен. Оставив соху, сн медленно подошел к Егордану с ивовым кнутовищем в руке и повел огромным носом, будто принюхиваясь к чему-то. — Думаю, что дело делаю. А если считаешь неправильным, запрети мне силой княжеской печати. Эту пашню ты присвоил не по закону, она сиротская.

— Как так сиротская? Чья же?

— А вот этой вот… Евдешки.

— Я сам из года в год обрабатывал ее мотыгой, ведь ты знаешь…

— А хоть бы на спине ты по ней катался! Она не твоя, а чужая. Поди да посмотри в наслежную ведомость. Там пашня записана на имя Евдешки Татарской дочери. Вот князь и велел отобрать ее у тебя! — И старик направился обратно к сохе.

— Давай! — крикнул он Евдешке.

Большерогий вол двинулся к Егордану. Но Егордан упал перед ним поперек борозды, и пальцы его вытянутых рук вцепились в рыхлую землю, будто пашню уносили из-под него и он старался этому помешать.

— Старец Семен, неужто и по мне сохой пройдешь? — простонал он.

Его рваная рубаха сбилась кверху, а твердые от грязи штаны из телячьей кожи оттопырились над костлявой поясницей, будто верша.

Евдешка с возгласом: «Ой» — попятилась и остановила вола.

— Веди! — крикнул ей старик Семен.

Он выпрямился и, не выпуская рукояти сохи, хлестнул вола. Вол рванулся, резко присев на задние ноги, и устремился вперед. Волоча за собой Евдешку, он надвинулся на лежащего Егордана. Никита и Алексей разом заголосили. А Егордан, вздрогнув, еще плотнее прижался к земле, закрыл глаза и замер. Евдешка отвела вола в сторону.

— Давай, давай! — диким голосом орал Семен, нахлестывая животное.

Вол рвался в разные стороны, соха криво расчерчивала пашню. Старик опрокинул соху, подскочил к распростертому на земле Егордану, забегал вокруг него, будто танцуя, и вдруг схватил его за ноги, чтобы оттащить в сторону.

Федосья с криком повисла на руках старика.

— Довольно тебе, Семен! Совсем стыд потерял! Не боюсь я твоей чертовой собаки, я не Веселовская!

А Никитка поднял высоко над головой подвернувшийся под руку кол и двинулся на обидчика.

Старик, скрывая смущение, загнусавил:

— Не бабье это дело и не детское! Это подсудное дело! — Бегая вокруг Егордана, он убеждал его и грозил — Дурак, тебе же попадет за это, я знаю: ты нарочно жену не унимаешь, чтобы потом можно было сказать: «Он избил мою законную, венчанную жену»[15]. Ну, да я лучше тебя законы знаю. Все равно через князя заберу весь твой урожай, а тебе еще придется оплатить двух рабочих и одного вола за целый день.

В это время вдруг послышался певучий голос старой Дарьи:

— Может, ты, Семен, и знаешь законы, но вот знаешь ли ты, что такое совесть, а?

Если бы Дарья кричала и возмущалась так же, как все, никто бы на нее и внимания не обратил. Но тихий, певучий голос маленькой, сухонькой старушки, стоящей на краю пашни, подействовал на страшного обидчика. Умолкнув, все повернулись к ней.

— А ты что, свою совесть хочешь мне одолжить? — спросил оторопевший Семен.