Весенная пора

— Молчи! — резко прерывает его Давыд. — Уже все на бумагу записали, теперь кончено… Счастье твое, брат, — обращается он к Никитке, — что тебя дома не оказалось. А то узнал Никуша, что ты здесь, так пригрозил: «Я бы, говорит, ему уши поотрывал, он моего Васю в кровь избил».

— Хоть и пьяные были, а как ловко договорились! — не то восхищенно, не то укоризненно говорит Петруха. — Князь дает чужую землю Евдешке, Евдешка передает Семену, а Семен — Федору Веселову. Ловко! Федор все жаловался Никуше: «Осенью, говорит, до самого ледостава у меня сена не бывает. Посоветуйтесь, говорит, с тятей. Хорошо бы Дулгалах мне получить, а Лягляров прогнать в тайгу Эндэгэ». Хотя, может, они все это спьяну… — опять высказывает сомнение Петруха и ни с того ни с сего просит: — Никитка, прочти-ка ты, что давеча читал, а? Про сирот-то…

Чтобы не думать о страшной новости, Никитка начинает тихо читать стихи.

Где-то во мраке ночи тихо всхлипывает Петруха. По-том слышатся голоса пьяных людей, выходящих из дому. Кто-то тяжелыми шагами приближается к амбару, где спят мальчики, и сильным ударом ноги с треском открывает дверь.

— Пришел Лягляров щенок? — орет в темноту пьяный Лука и, получив отрицательный ответ, уходит, недовольно бормоча: — Вот зукин зын…

Пахота у Веселова скоро кончится, но пока что трое парней всячески обижают Никитку. Росли они вместе, к тому же приходятся вроде родственниками хозяевам, а Никитка чужой. За чаем кто-нибудь обязательно либо «по ошибке» съест его долю — маленький ломтик лепешки, либо «нечаянно» толкнет его ногой да еще будет, кривляясь, извиняться. А на пашне все трое вдруг примутся колотить кулаками по земле, крича, что здесь клад зарыт, и непременно заставят Никитку руками откапывать его. После чая, пока все лежат и сосут трубки, Никитка должен привести пасущихся в стороне волов, напоить их и запрячь в сохи.

Никитка работает погонщиком в паре с Митяем. Большой темно-рыжий вол, задыхаясь, роняет с губ белую пену и страшно таращит красные глаза. Когда он норовит свернуть с борозды, повод больно впивается мальчику в руку. Под насмешливую ругань парней Никитка кое-как выводит вола обратно на борозду, а Митяй, идя за сохой, вдруг вскрикивает и хлещет вола березовой хворостиной. Вол подпрыгивает и резко сворачивает в сторону. Никитка спотыкается и падает. А парням только того и надо, — раздается хохот, потом начинается улюлюканье. Никитка силится не заплакать, но в глазах у него туманится, и вот уже все слилось— и лес, и поле, и волы, и изгородь…

Мальчик не понимает, за что его обижают. Ведь они и сами живут в обиде. Но угнетаемый иной раз, видимо, утешается тем, что и сам кого-нибудь притесняет. А если подходящей жертвы не оказывается, тогда можно побить скотину, сломать что-нибудь, на худой конец — швырнуть камнем в бездомного пса…

— Что тебя убить, что — собаку, разницы никакой, — говорят парни Никигке.

Слывущий законником косноязычный Иван, сын гундосого Семена Веселова, при этом поясняет:

— И правда, Никитка, свидетелей-то нет. Скажем, вол задавил или забодал — и все тут.

И Никитке кажется, что это и в самом деле так.

Однажды после чая Никитку заставили играть в карты с Митяем. Двое других парней, заглядывая мальчику в карты, поминутно подмигивали его партнеру, показывали что-то пальцами, хватаясь за уши или за нос, а Митяй все примечал.

«Мало проиграешь — придется уплатить, — соображает Никитка, — а если много проиграть — что с меня возьмешь!»

Поэтому после небольшого проигрыша он стал делать крупные ставки. Митяй не успел опомниться, как. уже выиграл сто рублей.

— Плати!

— Погоди: может, еще выиграешь! — предложил; Никитка.

Парни переглянулись. Давыд повернул к Никитке свое мясистое лицо, погладил себя по круглой голове и, свистнув, сказал:

— А чем платить будешь? Да знаешь ли ты, что такое сто рублей?

— Стоит ли от приятеля требовать немедленной уплаты! — заметил хитрый Иван. — Пусть он пока что-нибудь украдет у отца на два-три рубля и отдаст Митяю… Ну, скажем, самострел, топор, косу или там еще что. А потом, когда вырастет, наймется батраком и отработает.

Молчаливый Митяй медленно поднялся и вопросительно поглядел на Никитку сверху вниз.

— Ладно, девяносто рублей получай наличными, а десять подожди до утра, — съязвил Никитка.

— Ты разве, Митяй, не видишь, что он над тобой насмехается?! — воскликнул Иван.

— Так ты, варнак, еще смеяться вздумал над нами! — И Митяй ухватил Никитку за шиворот.

Рванувшись и оставив ворот своей рубашонки в руках у Митяя, Никитка пустился бежать к лесу. Но вскоре двадцатилетний парень нагнал девятилетнего мальчика и сильным ударом повалил его на землю.

Никитка лежал лицом вверх, а Митяй уперся ему коленом в живот. К счастью, земля оказалась сырой и мшистой, и Никитке было не очень больно.

— Ну, бей, бей!.. До крови бей, изувечь, тогда будем судиться… — еле переводя дыхание, говорил Никитка, будто ему действительно хотелось быть изуродованным..

— А вот и побью… И следов не будет… — Митяй руками сжимал ему горло и все сильнее давил на живот коленом.

В это время прибежал Иван.