Весенняя пора

Кто великих богачей черным замысламШел наперекор,Кто муку злую переносьем своим разрезалИ страданье лютое голенями своими переходил,У кого мускулы бедер окреплиИ, как лось-самец, быстрым он стал.

У кого мускулы предплечья налилисьИ отважным, мощным он стал…Как звезды ясные, глаза кто имел,От упорной воли жесткие и черные волосы кто имел,Кто малых бедных крыльями был —Тот удалой Василий Манчары…

Пела о герое и бабушка Дарья в особо торжественный час, «когда счастье — редкий гость — посетит убогую бедняцкую юрту». И каждый раз по-своему сказочница расцвечивала неумирающий образ Василия Манчары. Навсегда запала в сердце Никиты эта песня. И когда однажды его, школьника, заперли в темном классе за то, что посмел он поднять руку на сына князя, Никитка погрузился в мечты о том, что он будет таким же, как Василий Манчары, и о нем сложат песню в глухих улусах:

Могуч Никита, лицом пригож,Грозный был человек,Богатых князьков бросало в дрожь,Когда он шел в набег…

Так сама жизнь, борьба с суровой природой, борьба за каждый кусок хлеба, точнее, за каждую горсть ячменного зерна, за спасительный стожок сена, — сама жизнь не только наотмашь хлещет его, еще не окрепшего, но и дает пищу мечтам его и смутным надеждам.

В одну из самых трудных зим, когда обнищавшая семья Лягляриных из милости поселилась на батрацкой половине в доме старого Василия Боллорутты и Никитка приехал сюда, в угрюмый и чужой этот дом, на зимние каникулы, произошла радостная его встреча с великим русским поэтом Некрасовым.

Какой она была неожиданной и озаряющей! В темном углу, под божницей, у Боллорутты прилеплены были две картинки: одна изображала старуху-смерть с косою в руках, на другой сидел «болезненно худощавый человек с бородкой». Боллорутта частенько подходил к картинкам со свечою в руках и бормотал: «Так и не знаю, что за господин… Чинов на нем никаких незаметно. Видать, просто болеет. Барыня-то скоро, видать, взмахнет над ним своей косой…» Никитка тоже вслед за стариком подошел со свечой к картинке, разобрал подпись: «Н. А. Некрасов», и с трудом, «переходя от буквы к букве, от слога к слогу», осилил строки стихотворения:

Сейте разумное, доброе, вечное,Сейте. Спасибо вам скажет сердечноеРусский народ…

Скупой Боллорутта заставил погасить оплывшую свечу, но в душе мальчика уже засиял ответный огонь.

«Так бывает, — пишет автор, — когда идешь в зимнюю стужу, замерзший и голодный, по незнакомой лесной тропке — и вдруг неожиданно возникает перед тобой приветливый сноп искр из трубы теплого жилья, одиноко стоящего на опушке.

Так бывало в раннем детстве осенним темным вечером. Ты давно уже сидишь в юрте и тихо плачешь, потом, утомленный, начинаешь засыпать, прислонившись к столу. И вот неожиданно открывается дверь, и ласковый голос, матери зовет тебя…»

Мальчик по-своему думает о Некрасове:

«Сколько лет он уже сидит в этой мрачной избе и учит сеять добро! Нет, глуха и слепа эта изба к его призывам. Здесь знают одно: не уйти от барыни с косой. А вот ушел же он!»

Некрасов умер, но он бессмертен. Так же, как бессмертен гений Пушкина. Школьник Никитка Ляглярин едва успел постигнуть простую грамоту, но в нем уже совершается многосложный процесс приобщения к богатствам культуры. Великого Пушкина он открывает для себя в тот самый навсегда запавший в сердце миг, когда услышал в переводе на родной язык строки поэта, обращенные к ссыльным декабристам: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» И пылкий ответ Одоевского: «Мечи скуем мы из цепей…»

Переводы на якутский язык тогда, на изначальном этапе этого большого дела, творились руками талантливых одиночек, чуть ли не самоучек. Но движение уже началось, хотя и было еще подспудным, подобно вешним ручейкам, слабо журчавшим под неподвижными толщами снегов.