Весенняя пора

Но что-то не слышно было, чтобы умер какой-нибудь царь. И война не кончалась. По-прежнему каждое воскресенье поп проклинал немцев и молился за победу над ними. Он призывал людей не делиться на богатых и бедных, а сообща встать на защиту «веры, царя и отечества» и смиренно объединиться под крылами двуглавого самодержавного орла…

В наслеге ясно обозначились две враждебные группы — церковь и школа. Поп, князь, начальник почты и несколько богатеев составляли один лагерь, русский фельдшер, учитель Иван Кириллов, сторож аптеки Афанас Матвеев и Федор Ковшов — другой. Ко второму лагерю тяготели все больше бедняки да молодежь вроде Дмитрия Эрдэлира.

По праздникам в школе стали собираться люди. Многие теперь выбирали между школой и церковью. В один и тот же вечер там и здесь можно было услышать совершенно противоположные высказывания. В церкви поп распинался о том, что бедный русский царь любит свой православный народ и страдает, воюя за веру с царем немецким — зверем в образе человеческом. В школе же говорили, что царь русский и царь немецкий — враги своим народам, кровь которых они проливают ради собственной выгоды, и что оба народа должны уничтожить своих царей и дружить между собой.

У учителя появилась толстая тетрадь с якутскими стихами. Он приучал пансионеров переписывать и заучивать эти стихи, чтобы потом читать людям.

В пасхальную ночь в школе выступил фельдшер. Через переводчика Афанаса он рассказал собравшимся о вреде христосования и причащения, когда и больные и здоровые берут в рот одну и ту же ложку с «христовой плотью и кровью».

Потом выступали ребята.

— Сейчас Никита Ляглярин прочтет стихотворение, посвященное шестидесятилетию Владимира Галактионовича Короленко, — объявил учитель.

— Про кого? Как назвал? Это что за барин? — послышалось в толпе.

Тогда учитель объяснил:

— Короленко — не барин, а противник бар, господ и царя. Это великий русский писатель. Когда-то царь сослал его сюда, и он три года прожил в наших краях. Короленко написал прекрасные рассказы о нашей жизни, он и сейчас зовет наш народ к свету и свободе, поминает нас, якутов, добрым словом и защищает от несправедливых нападок. Он говорит, что якуты любили и уважали его и его друзей по ссылке. А стихи о нем написал наш Афанас Матвеев к его шестидесятилетию. Ну, прочти, Никита.

Никитка вышел, шмыгнул носом, подтянул штаны и некоторое время стоял, уставившись в пол. Но вот он поднял бледное от волнения лицо, глаза его сверкнули, и он начал читать:

За то, что смело и свободноТы осудил закон царя,Тебя сослали в край холодный,

Где над равниною бесплоднойЧуть блещет тусклая заря.В Якутии, где вечно вьюга,Где вдоль дорог стоят кресты,В тебе народ увидел друга,И полюбил якутов ты.Мы долгих лет тебе желаем,

Был с нами ты в годину бед,Мы вместе с русскими шагаем.Настанет день, — мы твердо знаем, —Когда народ увидит свет![3]

Когда мальчик прочел стихи и убежал, поднялся восторженный гул:

— Значит, якуты сильно любили его… А!

— Да и как не любить тех, кто признал в нас людей…

Особенно выделялся высокий голос одного из братьев Котловых — Андрея Бутукая.

— Сам царь в старину дивился уму наших людей. Вот спросил как-то царь у одного якута: «Чем кормитесь?» А тот не долго думая ответил: «Землею!» — «Как так — землею?..»

Но ему не дали закончить всем надоевшую притчу.

Потом выступал Дмитрий Эрдэлир, вызвавший у присутствующих дружный смех. Врожденный артист, он передразнивал сразу нескольких людей, умышленно подчеркивая их смешные стороны. Поп, почтовый начальник Тишко, князь Сыгаев, церковный староста Роман Егоров, — никого из представителей местной знати не пощадила убийственная сатира Эрдэлира.

Дмитрий изобразил, как вспыльчивый поп Василий исповедует глуховатого князя Сыгаева. Князь без конца переспрашивает попа, и тот, уже не на шутку рассвирепев, все громче и громче повторяет свой вопрос. Тогда старый батрак князя, желая прийти на помощь хозяину и втолковать ему смысл вопроса, вдруг начинает громко басить на всю церковь, вызывая общий хохот молящихся и тем самым невольно ввергая их в грех.

Или еще одна история — о том, как несколько охотников, выстрелив одновременно, сбили первого весеннего селезня. Дмитрий представил публике Романа Егорова, который с криком: «Я! Я! Мой!» — первым бросился за добычей и забрал селезня себе. И только тогда выяснилось, что ружье-то у него дало осечку…

Эрдэлир очень выразительно изобразил знакомых всем охотников, имитируя голоса, характерные словечки и движения каждого.