Весенняя пора

Все были немало удивлены, увидев в книге изображение этих самых червячков, носителей какой-то страшной болезни…

Во время игр, как и всегда, отличался ловкостью и гибкостью Иван Малый. Потом мерились силой. Поднимая тяжести, состязались в крепости рук, определяли, кто в этом году стал сдавать, кого придавили снега прожитых зим, а в ком весна пробудила новую силу. Всех сильнее оказался Лука Губастый.

Когда учитель объявил, что ребята будут читать стихи, с разных сторон послышались заказы:

— Давайте про Короленко!

— Про Короленко!

Петр Федоров прочел про Короленко. Потом стали читать произведения русских писателей, переведенные учителем совместно с Афанасом Матвеевым и Федором Ковшовым.

Роман Софронов прочитал «Крестьянина и работника». Басня вызвала большой шум. Люди долго обсуждали неблагодарность и жадность богатого крестьянина. А когда Роман прочел «Ворону и лисицу», где никому не ведомый сыр был заменен знакомым каждому творогом, все долго смеялись над хвастливой вороной.

— Сейчас выступит Никита Егорович Ляглярин, — сказал Бобров.

Никитка вышел под недоуменный гул собравшихся.

— А я-то думала, барин какой выйдет! — послышался из толпы звонкий женский голос.

— Александр Сергеевич Пушкин, «Послание в Сибирь», письмо замученным сударским людям, — глухо произнес несколько смущенный Никитка.

Он откашлялся и громко начал читать на якутском языке…

Во глубине сибирских руд…

Когда мальчик кончил, все оживленно заговорили. Сквозь общий шум пробивались отдельные фразы:

— Сказал, что темницы рухнут, слыхали?

— И еще сказал, что придет желанная пора!

— А дошли эти слова до сударских?

— Да что ты! Нет конечно!

Как бы отвечая народу, Никитка снова заговорил, но некоторое время ничего нельзя было расслышать, потому что каждый кричал, унимая остальных. Наконец наступила тишина.

— От имени сударских людей Пушкину ответил сударский поэт Одоевский следующими стихами:

Струн вещих пламенные звукиДо слуха нашего дошли…

— Дошли, значит! — вскочил нетерпеливый Эрдэлир, но на него со всех сторон зашикали, и он смущенно уселся на свое место.

— Читай! — раздалось сразу несколько голосов. — Читай, чего стоишь!

Никитка начал сначала и прочел все стихотворение уверенно и звонко.

Когда он кончил, опять поднялся шум, многие вскочили с мест.

— Вот это человек!

— От всех сударских людей сказал: «Грянем на царей»! А?!

И зазвучали песни сударских, и опять учитель перед каждой песней рассказывал ее содержание. А когда кончили петь, заговорили о том, как обидно не понимать по-русски.

— Друзья, а чтобы вам эти же песни спеть якутскими словами? — предложил Андрей Бутукай. — А то уши есть, а не слышим. Словно ветер проносится, вот ведь беда!

— Я же вам рассказываю, о чем там говорится, — огорчился учитель.

— Э, что за радость пересказывать песню! Вот сделать бы так, чтобы она пелась якутскими словами, — поддержал Бутукая Егордан.

Он посадил Никитку к себе на колени, но мальчик, боясь показаться маленьким, стыдливо высвободился из объятий отца и отошел к товарищам. Егордан потерял было нить своих мыслей, но все-таки продолжал:

— Ушам, конечно, слушать хорошо, а голова ничего не понимает…

Попытка учителя объяснить, что в песнях важна и мелодия, что существуют ноты, не увенчалась успехом.

— Ты же ведь рассказываешь, о чем там говорится. Вот это самое пусть и поют. Да, да! Пусть эти же слова и поют! — слышалось отовсюду.

— Раз нота мешает, так убрать его и петь без нота, — предложил Андрей Бутукай.

— Вот именно! Зачем он нам? — со всех сторон поддержали Андрея.

Учитель обещал к следующему разу попробовать перевести хоть одну песню сударских и объявил:

— Сейчас будет показано в лицах, кто больному помочь может — поп, шаман, богач или фельдшер.

Из комнаты пансионеров вышел Федор Ковшов, с завязанной головой. Испуская жалобные стоны, он улегся перед зрителями на приготовленной заранее скамейке. Затем появился Афанас. По старой шапке из лисьих лапок, огромному животу, перетянутому кушаком, и бороде все признали в нем князя Сыгаева. Наскоро поговорив с больным, он ссудил его под проценты шестью рублями и ушел.

После него появился в образе шамана Ворона Дмитрий Эрдэлир. Брови он вымазал углем и непонятно как, но очень искусно, прикрепил к голове длинные седые волосы из белой лошадиной гривы. «Шаман Ворон» поплясал немного около скамейки, ударяя кулаком в медный таз, потом заверил «больного», что он уже помог и тот через три дня встанет, взял за труды три рубля и удалился.

Но прошло три дня, о чем сообщал со стонами сам «умирающий», а болезнь все усиливалась. Тогда заявился «поп», которого изображал Иван Малый. Он надел на себя какое-то подобие рыжего парика, нацепил бороду, накинул на плечи одеяло и, размахивая самоварной конфоркой на веревке, забавно тянул над больным:

— Осподю помылу-уй!.. Аминь!..

Зрители покатывались со смеху, да и сам «больной» то и дело пофыркивал.

Только ушел «поп», также получив три рубля, как «умирающий» воздел руки к небу и стал просить слабеющим голосом: