– Дак любила я его, – пояснила баба Катя. – Он как сказал, что меня любит, дак и я сразу… Молода была!
– А потом?
– А потом что… Война. Я и согласилась.
– Поженились? – обрадовалась Катерина.
– Да нет. Так, – поджала губы баба Катя. – Говорю же – война. Кака тут женитьба? Две недели пожили – день в день. На руках меня носил. А потом проводила. Вот как раз с площади, где мы были-то давеча, грузовики в Свердловск и уходили. Тоже опять ох и ревели бабы! Которых водой отливали… На всю деревню вой стоял… А я нет. Я счастливая была. Думала, вернется, поди. Не могет такого быть, чтоб не вернулся. Поженимся тогда, думала, и детки будут.
Дальше Катерина спрашивать не стала: никаких детских фотографий в рамке не было. Но вечером, за чаем с сухарями и смородиновым вареньем, уточнила осторожно, уже угадывая ответ:
– Баба Катя, а вы больше никого… не любили? После войны?
– Дак не было больше мужиков-то, – откликнулась хозяйка. – Которы вернулись – дак у тех жены. А такого не было, чтоб от жены, как нынче-то. И негоже мне. Я хоть и не жена ему, а – обещалась.
– Что обещалась? – не поняла Катерина.
– Его только одного любить. А живого, мертвого ли – про то не договаривались. Один он мне был по жизни человек. Родной. С ним и помру. Жаль, что могилки его нет, а то бы рядышком… – Баба Катя помолчала и, вдруг оживившись, спросила: – А знаешь, дочка, вот певица такая есть, Валентина Толкунова? Она не стара еще.
– Знаю, – улыбнулась Катерина.
– Дак жива она? – встрепенулась баба Катя.
– Жива-здорова.
– Вот мечта у меня есть… – вздохнула старуха. – Повидать бы эту самую Валентину-то, поклониться ей, чтоб она мне песню про меня спела. Я ее раньше-то по радио часто слышала, а теперя и радио не то. Я не запомнила слова-то, маленько тока…
И баба Катя запела тоненьким, надтреснутым голосом:
– Еще до встречи вышла нам разлука, но все же о тебе я вижу сны-ы, да разве б мы прожили друг без дру-уга, мой ми-илай, если б не была-а ва-айны…
Она пела, пропуская слова и повторяя куплеты, как будто рассказывала Катерине всю историю их с Михаилом любви заново, красивыми словами, как положено такие истории рассказывать. Когда песня кончилась, баба Катя вздохнула, но не печально, а обыденно, как о привычной беде вздыхают, и задумалась, глядя в тот угол, где фотографии. Катерина тоже посмотрела и вдруг спросила:
– Баба Катя, а у вас Библия есть?
– Как не быть? – закивала бывшая комсомолка. – Нам батюшка за бесплатно раздавал, подарили ему богатые каки-то для нас, для старух. Тока буквы больно мелки, и в очки не видно. А тебе на что?
– Для работы.
– Работай, работай, разболталась я тут, дырява голова, прости старуху, – засуетилась баба Катя, убирая чашки.
А Катерина включила ноутбук и принялась переписывать сценарий с самого начала. Она увидела: по городской набережной идут, взявшись за руки, мальчик и девочка, идут не спеша и отдельно от царящей вокруг суеты. А за кадром звучит текст из Экклезиаста:
Через несколько дней баба Катя, провожая Катерину на автобусной станции, плакала и называла «доченькой», а Катерина улыбалась и обещала обязательно летом приехать с дочкой, и брала с бабы Кати обещание, что она научит их рисовать такие же ковры, как у нее на стене, и махала рукой из-за стекла, глядя на маленькую согнутую фигурку. Слезы у нее навернулись потом, когда автобус выехал на трассу, а она откинулась в кресле, закрыла глаза, и в ушах у нее зазвучал тоненький старческий голосок, выговаривавший-выплакивавший: «Мой ми-илай, если б не была-а ва-айны…»
– Пассажиры, отправляющиеся рейсом 4807 Екатеринбург – Москва компании «Уральские авиалинии», просим пройти в зону досмотра и посадки, – механическим голосом объявляла диктор, даже не пытаясь перекричать ровный шум аэропорта. – Пассажиры, отправляющиеся рейсом 4807…
– Мамочка, давай мы пойдем уже! – пританцовывала от нетерпения Дашка. – Все пошли уже! Опоздаем!
– Ходи там в шапке и в куртке! Я по Интернету смотрела, там все лето плюс четырнадцать. Когда поедете на экскурсию в Торонто или на водопады, ни на шаг не отходи от группы! И чтобы у тебя всегда были деньги на телефоне! И носовой платок…
– Мама! – взвыла Дашка, уже выучившая весь длинный текст наизусть.