В углу была икона с лампадкой, Катерина не знала имени изображенного святого, но предполагала, что вот этот угол и есть «красный». А ниже иконы в большой общей рамке висели черно-белые фотографии каких-то людей – все больше молодые или средних лет, они не улыбались, старательно и ответственно позируя фотографу. Посреди комнаты стоял стол, накрытый кружевной скатертью с кистями до пола, на противоположной стене висел умопомрачительный ковер, по ярко-синему фону расписанный огромными, с капустный кочан, алыми розами и бутонами, по форме похожими на огурец. Еще стояла старинная тумбочка на четырех ножках, тоже накрытая кружевной салфеткой, а на ней красовались здоровенный фарфоровый петух с отбитым клювом (это его ничуть не портило, а придавало боевой вид) и белая фарфоровая ваза, расписанная цветочными гирляндами. В вазе красовался букет искусственных роз. Напротив двери располагался черный комод с резными дверцами, в котором жили позвякивающие при ходьбе чашки. Внушали уважение возраст и качество комода, о которых говорил его бок, с глубоким, как ущелье, продольным углублением, выцарапанным когтями многих поколений кошек. Хотя Катерина не поручилась бы, что это именно комод – вполне возможно, при рождении сооружение было названо горкой или сервантом.
В общем, обстановка была изумительная, и именно такая, как надо – то есть вдохновляющая. Наличием вдохновляющей обстановки Катерина озаботилась наутро после Дашкиного дня рождения, после того как ей позвонила мама и сообщила, что у них дома начинают менять трубы и батареи, поэтому «папа поживет дома, чтобы следить за рабочими, а мы с Дашенькой с понедельника переберемся к вам». Катерина таким поворотом была весьма озадачена: она сама как раз рассчитывала отправить Дашку на неделю к родителям, взять на работе дней пять в счет отпуска и заняться наконец сценарием, который она обещала сдать к концу мая, при том, что на календаре было пятое июня. Таким образом, из дома надо было сматываться, причем куда подальше, чтоб не было соблазна сорваться и приехать, если что. Подумав, она решила позвонить в Малый Куяш Галине Ивановне Травкиной и попроситься на постой к какой-нибудь одинокой бабушке. Пять дней тишины и покоя в компании с ноутбуком – и режиссер Урванцев получит обещанный сценарий в лучшем виде. Бабушка была немедленно найдена – и Катерина, наплевав на все городские дела, автобусом (опять же подальше от соблазна) прибыла в Малый Куяш. Было это… так, сегодня четверг, значит, в прошлое воскресенье.
Травкина познакомила ее с тезкой – бабой Катей, обозначив распределение ролей на ближайшие дни: баба Катя – «хозяйка», Катерина – «журналистка к вам на постой».
– О-он че – журналистка… – уважительно протянула баба Катя и отвела Катерине место в большой комнате, а сама перебралась в маленькую, совмещавшую в себе заодно кухню и прихожую.
Свои обязанности хозяйки баба Катя понимала так: она должна передвигаться по дому бесшумно как мышь и три раза в день кормить Катерину так, чтобы та не имела желания и возможности вставать из-за стола, а так и сидела бы за ним с утра до вечера, отдуваясь от обжорства, и стучала бы по кнопочкам, водрузив поверх скатерти привезенный с собой «телевизор» – слово «компьютер» баба Катя не выговаривала. Поэтому с утра были горячие блины с растопленным маслом, сметаной или вареньем на выбор, в обед – суп и второе, на ужин – пироги или каша, и под пристальным взглядом бабы Кати Катерина съедала все до последней крошки, уговаривая себя, что ничего страшного, вернется домой и похудеет. Зато сценарий был почти готов, придуман, расписан по эпизодам и наполовину написан.
Под влиянием то ли бабы Катиной кормежки, то ли общей умиротворяющей обстановки с занавесками, салфетками и петухами сценарий получился совсем не такой, как задумывалось. Она-то хотела, чтоб было легко и иронично, без лишней сентиментальности, но с оптимизмом и непременно – с хорошим концом. Такая добрая сказка для взрослых тетей и даже дядей, а сказки должны заканчиваться свадьбой. Но получалось как-то не так, будущий экранный Вася своевольничал, параллельные истории других героинь если и вызывали улыбку, то сквозь слезы, да и общая идея не особенно вырисовывалась.
– И наплюй! – посоветовал режиссер Урванцев, которому она позвонила и пожаловалась на творческий кризис. – Неигровое кино – это дело такое: начнем снимать, там все равно все по-другому будет. Я уже, кстати, весной кое-что подснял под твою историю – я тебе не говорил?
– Нет, – заинтересовалась Катерина. – А что подснял?
– Яблони цветущие на проспекте Ленина, напротив «Спорттоваров». У меня идея такая есть…
Но Катерина, экономя деньги на сотовом и не желая подпадать под чужое влияние, суть идеи выслушивать не стала, о чем потом не раз горько пожалела.
Она наконец выбралась из постели – в семь утра, и это по доброй воле! – и, к великой радости бабы Кати, принялась за завтрак.