Весна сменяет зиму

Городские власти всячески боролись с попрошайками, стараясь не пускать в столицу беженцев с востока, но те всё равно просачивались и вносили в спокойную жизнь горожан страх и опасность.

Дошли до столичных жителей вместе с беженцами и страшные рассказы о войне, про которые молчало радио и телевиденье: о силе маутовской армии, о жестокости их и лагерях, об ужасах ковровых бомбардировок, что ровняли города со всеми оставшимися в них жителях. По городу словно вирус распространялись панические настроения о непобедимости восточных варваров, о программах Хегера по полному истреблению медивов, об геноциде и небывалом оружии врага. Отдельные рассказы были про муринцев, воинов непоколебимых, кровожадных и не страшащихся смерти, которые шли в атаку на пулемёты и безжалостно казнили и пытали пленных. Далеко не всё в этих рассказах было правдой, но всеобщее напряжение и страх приближающегося фронта, вселял в людей недоверие к власти и СМИ, люди больше верили беженцам, чем официальным новостям.

Вскоре начались суды над паникёрами, тех, кто распространяли панику сначала ловили и сажали в тюрьмы, вскоре их начали вешать.

Залес почувствовал, как по машине прилетел какой-то тяжёлый предмет, он отскочил от двери и с дребезгом разлетелся об асфальт, это была бутылка, кто-то кинул её из толпы прохожих. Монарх не обратил на неё внимания, такое было уже не впервой, порой прилетали вещи и по серьёзней. Народ был испуган и зол, боялись они котивов, а злились на собственную власть. Он затянулся сигарой, выдохнул дым кольцами и, достав из внутреннего кармана золотую фляжку, ловко откупорил одной рукой и закинув голову, сделал два больших глотка. Алкоголь давно стал его слабостью, элитный, что стоил невообразимых денег, ароматный и приятный, обжигающий горло и неизменно пьянящий. Теперь, когда дело всей его династии приблизилось вплотную к пропасти, как никогда он нуждался в этом расслабляющем напитке, страх краха западных династий казался ему крахом всего мира, ведь он так привык чувствовать мир в своих руках.

Проезжая по дворцовой площади, он обратил внимание на большой экран, по которому шёл получасовой выпуск новостей, возле которого по обыкновению собирались толпы людей, ждущих вестей с фронта. По телевизору ведущая, красивая блондинка, в строгом костюме, с вырезом, открывающим ложбинку грудей, ухоженная с пухлыми губами, читала текст, что шёл пред её глазами. Пихте не слышал слов, он и так знал, о чем она будет говорить, все тексты и выпуски нынче проходили строжайшую цензуру, и в таких обстоятельствах это было необходимо.

Пухлые губы спокойно доносили, до людских ушей, что на восточном фронте без перемен, враг остановлен, солдаты бодры и полны сил гнать маутовских выродков обратно в Муринию. Идёт передислокация, готовится наступление, в стратегических целях был сдан небольшой город Марле, не представляющий ценности, и не влияющий на положение дел. Потери за последний день были незначительными, враг же понёс ощутимые потери. Каждое слово было преподнесено спокойно и слово это проверили десятки цензоров. Дабы не сказать лишнего. Лишь Залес и немногие в столице, из высших эшелонов власти знали, Марле потерян в результате кровопролитных боёв. Фавийцы отважно бились за каждый дом этого немаленького города, в котором оставались тысячи жителей, но проиграли, оставив за несколько дней только убитыми более пятисот человек, сотни попали в плен. Этого знать Парирцам было ненужно и каждый солдат Фавии, дал клятвенное слово не доносить в письмах домой, даже доли происходящего на фронте. Те, кто проговаривались, попадали в тюрьмы, доходило и до казней.

Водитель, молодой ухоженный юноша, ловко управлялся с рулём, грациозно крутя его, будто касаясь тела девицы. Он был безмерно рад оказаться в тылу, вдали от страха и опасностей. Его отец наверняка был богатым предпринимателем или даже членом влиятельной семьи и наверняка отдал ни одну тысячу золотых, для спокойной службы сына. Парень больше походил на модель из столичных журналов мод, кожа гладкая и ухоженная, ногти подстрижены и обработаны, волосы аккуратно уложены, а сам он благоухал словно цветок в саду, чего нельзя было сказать о его сверстниках в окопах: грязных, голодных и усталых. Вечером он наверняка снимет с себя гладко выглаженный китель, сложит его на полочку, переоденется в модные шмотки и пойдёт в столичный клуб, танцевать с красивыми девчонками из богатых семей. Война, голод и дефицит никак не касалась молодёжи, чьи родители обладали солидными счетами в банках и могли похвастаться принадлежностью к высшему сословию. Мир был не для всех одинаковым, кто-то был от рождения на голову выше остальных.