Весна сменяет зиму

– Шутишь? Шути. А мы повара люди наблюдательные и слушать умеем. Я вот был в Прерии, это всего-то в пол сотни километров от сюда, там нечто похожее на штаб северного фронта. Не знаю точно, но там много генералов и тому подобное. Я там получаю провизию с эшелона. Так вот, ездил я туда на днях, видел, как в город прибыл Маут младший со всей своей свитой. А так же видел тысячи солдат пополнения, они шли колоннами по трассе. Молодые совсем пацаны, только от сиськи мамкиной оторвали. Форма свежая, хрустит, сапоги скрипят, автоматы блестят, как на параде. А морды свеженькие, румяные, как будто мальчишки на занятия идут, а не на войну. Что думаешь, так просто генералы с тысячами новобранцев к фронту прибывают? Уж нет, я уже много знаю и это однозначно к событиям.

– А ты пронырливый. Не видал случаем с Маутом девку молодую?

– Ты мне опиши повнятней девку-то? Я кормил его штабных крыс. Их провизия отстала от колонны и попала под обстрел. Вот и пришлось задержаться и кормить этих штабистов, так, что я многих с его штаба видел, когда кашу раскладывал. У всех лица были такие кислые, недовольные, думал плевать в лицо будут. Проклятые белоручки, неженки, не привыкли солдатскую пищу-то жрать, всё деликатесы им подавай, а я им поносного вида кашу в тарелки наливал, да аппетита приятного желал, – не без удовольствия рассказывал Крон, корча рожи, пытаясь повторить лица штабных офицеров.

– Ну, миленькая такая, волосы темно русые, до плеч, капитан должна быть. Роста метр с половиной, может, чуть выше. Хромает. Лет этак двадцать пять-тридцать.

– Хм. Видал я одну хромую там, но не капитан она. Майор, у неё один большой ромб серебристый на погоне. Я ещё думал мелкая такая, молодая, а майор. Даже гадости сразу в голову лезть начали. Вот мордаху не упомню, честно. А вот то, что не высокая и хромая помню. Она ещё не выкаблучивалась, а молча кашу с мясом попросила и сок. А тебе какое дело-то до девки той? Знакомая чтоль?

– Типа того, свела нас с ней жизнь как-то давно, ещё до войны. Она тогда была лейтенантом, а я капитаном горохраны.

– Что-то не сильно ты Чак вырос с тех времён по сравнению с твоей подругой, – улыбнувшись, проговорил Крон, своими пухлыми губами. – Дай угадаю, ты был в неё влюблён, а она тебя отшила, романтика там и всё такое, или ты её бросил, а теперь жалеешь?

– Крон, толстый ты сукин сын, в заговоре политработников у тебя куда лучше получается разбираться, нежели в людском. Вообще не угадал. Ни капли.

– Значит, всё-таки, она тебя бросила. Несчастный, – подвёл свои умозаключения повар и с лицом знатока взглянул на Чака.

– Вот то, что меня к ней тянет, вот здесь ты прав. А во всем другом, ну совсем мимо.

– А ты закуривай и расскажи поподробней. Мне всё равно скучно, а так хоть выслушаю историю из жизни. Может по другому думать о тебе начну, не буду считать тебя столь скучным засранцем. Кури, не стесняйся, я тут главный, никто тебе слово не скажет. Если только какая шишка со штаба не припрётся.

Чак вынул из пачки сигарету и охотно закурил. Воспоминания нахлынули на него, и стало как-то неуютно, будто кто-то заставлял его вновь ворошить грязное бельё, что уже слежалось и провоняло. Но сделав пару тяжек пред ним вновь явилось то лицо, что испуганно и зло смотрело на него из дверного проёма, летним вечером.

– Как бы тебе так сказать, чтоб не приукрасить и не соврать. Я встретил её в парке, в столице, когда мы мчались на своём броневике с ребятами на подавление очередной выходки террористов, когда они взорвали паспортный стол.

– Я смотрел об этом по новостям, – вставил Крон.

– Она видимо шла с работы домой. Как сейчас помню, представилась, поинтересовалась происходящим, вся такая милая и серьёзная одновременно, я штабных работников не любил никогда, презирал даже, но тогда мне она показалась такой милой, что я даже улыбался ей. Потом ребята даже подкалывали меня, мол капитану по духу девки штабные. Шутки кончились, когда вечером, по следу одного из террористов мы нагрянули к ней в дом. Она не собиралась его укрывать, я в этом был уверен и тогда, но мне хотелось выслужиться и повысить авторитет своей роты. Да и если честно, я обозлился, увидев в какой роскоши и достатке она жила, прям дворец, два этажа, кабинет, ковры на полу, всё как в мечтах. А я тогда жил в сраной общаге, комнатка три на три метра, кухня, сортир общий со всем этажом. Я гнобил и унижал её словами, пока мои бойцы искали этого парня, мы нашли его и я со всем пафосом, с которым только мог, пристрелил беднягу. Я имел право этого не делать, но я упивался своей властью над ситуацией, мне даже понравилось, как кровь растекается по светлому ковру, понравилась и выражение её лица, испуг со смесью ненависти. Я даже не успокоился, когда увидел её в камере, мне так хотелось морально уничтожить, довести её до слёз, не могу понять своей злобы к ней. Но тогда я готов был на многое, лишь бы она зарыдала от бессилия. Потом её отправили в лагерь.