Весна сменяет зиму

Ночь веяла прохладой и свежестью, прошёл слабый дождь, он прибил надоевшую пыль, которая уже была везде, даже чай и еда скрипели на зубах. Небо освещали прожектора, где-то ухали совы и что-то стучало за холмом, будто кто-то забивал гвозди. В казарме, за спиной у Чака было шумно, солдаты не хотели спать, галдели и смеялись, играли в карты, некоторые невдалеке пускали дым. Застой фронта вызывал и застой умов, котивы начинали откровенно скучать.

Вдалеке мелькнули фары и Чак тут же навострил свой взгляд, приближался какой-то автомобиль. Как он и ожидал, это был Ломер. Вездеход был нагружен коробками с документами по самую крышу, остались лишь места для водителя и полковника, Чаку же предстояло всю дорогу качаться на грузе, в не очень удобной позе. Но это его ничуть не тревожило, в этот миг ему хотелось увидеть Китти, как никогда раньше. Дорога была ухабистой, не проехав и половины Зит отбил себе весь зад, что периодично налетал на углы коробок, причиняя не самые приятные ощущения. Ломер был в среднем расположении духа и то подшучивал над летавшим из стороны в сторону капитане, то требовал снизить скорость или прибавить. Водитель был молчалив и спокоен, но при этом был настолько сконцентрирован дорогой, что Чаку казалось, будто он не солдат, а робот, запрограммированный на вождение.

Ходили слухи о партизанах и диверсантах, что шныряют по округе и оттого ехали они на ощупь с приглушённым светом фар. В дороге Ломер рассказывал о произошедших случаях нападений на конвои, некоторые случаи были настолько жестокими, что волей не волей будишь осторожен.

Хуже всего было нарваться не на диверсантов, а на партизан, что жестоко расправлялись со всеми, без разбора, порой солдат, что уходили в самоволку в деревни за выпивкой и девками находили с отрезанными головами и вспоротыми животами. Некоторых казнили ещё более изощрённо. С тех пор каждое самовольное оставление позиций и пьянство стали караться сроком в ШРОНе.

Ехали они без малого часа три, а то и больше. К концу пути стало уже светать, небо на горизонте залилось багрянцем, а вдалеке показался город. Чак за дорогу успел немного вздремнуть, но на всякий случай, у него в кармане было две упаковки бодрящих таблеток, которые уже вызвали подобие наркотической зависимости.

Город не произвёл на него никаких впечатлений, обычный провинциальный центр Фавийской империи с многоэтажным центром и одноэтажной округой. Единственное, что он отметил, так это то, что местные строения куда больше пострадали от родной авиации, каждый третий дом лежал в руинах. Хотя, с разрушениями Брелима, сравнить было невозможно, столицу гетерцев сравняли с землёй почти до основания. Коробки они выгрузили в какой-то склад, где солдаты в чёрных мундирах, видимо некое военизированное подразделение партии, строго пересчитывали каждую из них. Сравнивая номера на этикетках и в журнале. Ломер поблагодарил капитана и разрешил идти в город, вручив ему перед этим отпускной бланк, в котором было разрешение на передвижение одному.

– 

Не подведи меня. А то придушу на обратном пути, – грозно сказал полковник вслед уходящему Чаку.

Глава 19

Прерий был старым городом, Чак уже научился немного разбираться в фавийской архитектуре и понимал по узким улочкам, низким каменным домам, что это улица была построена без малого лет триста назад. Фавийцам была свойственна роскошь и шик во всех деталях. Фасады домов всегда были выложены дорогими материалами, украшены разными скульптурами и орнаментами. Это резко контрастировало с тем, что он привык видеть на своей родине, где практицизм доминировал над красотой. Ему даже нравилось изучать новые города и сравнивать их в беседах и мыслях с муринскими и гетерскими. Историю и особенности каждого селения и города можно было изучать по разнообразию домов и улиц. Ему однозначно больше нравились ухоженные, хоть и старые, домики с мраморными фасадами и узкими, высокими окошками, на которых частенько прорастали, вьющиеся до самого тротуара, кудри неизвестных ему растений. В этой стране он чувствовал себя странно, ему роднее был муринский практицизм, но и к образу жизни медивов стал относиться иначе. Теперь народ, который был официально признан его вождём дефектным и враждебным, вовсе не казался ему таковым. Понимание устройства мира и его обитателей, вносили ясность в старые вопросы и создавали новые, что оставались без ответа. Сама суть войны становилась для него все более абсурдной, идеалы, за которые он пролил немало крови так же стали не столь очевидными, что раньше. Чак впервые стал понимать, что нет гармонии в его жизни и чётко осознал, что человек способен меняться, кардинально. Может меняться как характер, так и убеждения и вспоминая себя прошлого, теперь ему становилось стыдно и неловко перед новым Чаком, который хотел гармонии, но так и не понял, как она выглядит в его конкретном случае.