Веспасиан. Павший орел Рима

Оставив брата с его новыми подчинёнными и вернувшись в середине июня в свой собственный легион, Веспасиан посвятил остаток этого года и весь следующий обучению легионеров посадке на корабли и высадке с них. Он проводил учения до тех пор, пока не добился идеального результата. Задача оказалась не из лёгких и отняла немало времени, так как в его распоряжении была всего одна трирема. Все остальные у него отобрали — что, по его мнению, было довольно недальновидно — для участия во вторжении. Пока центурии по очереди взбегали на корабль и сбегали с него обратно на берег, Веспасиан овладевал основами командования легионом и снабжения всем необходимым, включая обмундирование, провиант и животных. Всё это доставляло ему истинное наслаждение. Ещё бы, ведь он достиг двух важнейших целей: управлял крупным поместьем, а также верно служил Риму под одним из его штандартов.

Ни Веспасиан, ни Сабин не знали о том, что Публий Габиний сделал с орлом Семнадцатого легиона. Собственно, это их и не интересовало. Создавалось впечатление, что орёл просто исчез. О его находке, естественно, нигде вслух не упоминалось. Как бы то ни было, сами они радовались тому, что вернулись живыми и здоровыми и их встретили пусть и с показным, но радушием. Сабин утаил от Габиния «Козерога» — штандарт Девятнадцатого Легиона — и отослал его Паллу в Рим в надежде, что это поможет тому в его борьбе с Каллистом за власть, а также в знак благодарности за назначение его легатом Четырнадцатого легиона. Причина этого жеста оставалась для обоих братьев загадкой. Сабин написал Веспасиану, что не удостоился никакой благодарности за свой дар. Впрочем, с другой стороны, не было и никаких признаков того, что его жизнь по-прежнему находится в опасности. Казалось, будто о его участии в убийстве Калигулы забыли даже те немногие, кому было об этом известно.

Веспасиан, со своей стороны, был рад, что у них с братом наконец сложились более или менее ровные отношения с тремя вольноотпущенниками Клавдия, по крайней мере в том, что касалось личного общения. С другой стороны, вечные внутренние распри и интриги между тремя греками означали, что подготовка к вторжению будет далеко не гладкой.

Каждый старался использовать свою сферу влияния с выгодой для себя и, так или иначе, поставить в сложное положение двоих своих соперников. Отдавались, а затем внезапно отменялись приказы об удвоении количества оружия, из-за чего возникала невероятная путаница. С монетного двора в Лугдунуме, в южной части провинции, золотые и серебряные монеты отправлялись на север, однако с полпути по непонятным причинам отзывались обратно. Корабли исчезали, а спустя несколько дней появлялись вновь, но уже лишь с половиной экипажа. Но хуже всего было то, что регулярно поступали противоречивые приказы относительно времени, скорости и целей вторжения. Всё это вызывало у Авла Плавтия приступы ярости. Генерал не мог стерпеть вмешательства чиновников в то, что, по его мнению, было исключительной прерогативой военных.

— Возможно, прибытие Нарцисса не так уж и плохо, — задумчиво произнёс Веспасиан, когда они проезжали мимо первого из четырёх обширных военных лагерей, окружавших Гезориакум.

Магн протёр глаза. Не спасала даже кожаная шляпа с широкими полями: дождь нещадно хлестал ему в лицо.

— Здесь он может менять свою точку зрения столько раз за день, сколько ему заблагорассудится, ведь ему не придётся посылать вслед за первым второго посыльного с поручением об отмене приказа, — рассуждал Веспасиан. — Як тому, что, если он прибыл сюда, чтобы лично проследить за нашими упражнениями в доставке припасов и оружия, то, возможно, он наконец поймёт, насколько вредно его вмешательство.

— И император, без сомнения, перестанет пускать слюни, — отозвался Магн.

* * *

— Спасибо, префект. Я приписываю тебя ко Второму Августову. С момента этого назначения ты будешь подчиняться легату Веспасиану, — произнёс Авл Плавтий, когда, отрапортовав ему о готовности своей недавно прибывшей с востока когорты лучников, префект снова сел. — Здесь, насколько я понимаю, все ваши донесения.

Генерал окинул взглядом четырёх легатов и три десятка префектов, сидевших на складных стульях в просторном зале, который он использовал для штабных совещаний. Стены были побелены. Веспасиан решил, что наспех замазали какие-то фрески отнюдь не военного характера. В два открытых окна было видно, как ливень безжалостно хлещет по поверхности бурного моря.