Ветер плодородия. Владивосток

— Як ней пойду? — спросил парень у хозяина.

— Иди.

— Тут хорошая китайская мука-крупчатка, они ведь плохой хлеб не едят, — заметил писарь.

— Черного хлеба у них совсем нет, — согласился Ванча.

— Нищие, а едят пампушки из крупчатки. — сказал хозяин баркаса.

— Что тебе скажу, Пудыч… — таинственно заговорил писарь, сидя в каюте у купца. — Я дежурил в штабе поста при генерале и слыхал важный разговор. Тут политический заговор. Его высокопревосходительство сначала упомянул его преосвященству, находясь с ним наедине, что только формы ради приплетена для переименования Усть-Зейского поста в город Благовещенск та святая Благовещенская церковь на горе в Иркутске ли, где ли еще, от которой будто бы, как от силы веры и духовности, должно происходить всему и всякое утверждение во имя святых деяний Иннокентия на Аляске. На самом деле город Благовещенск назван в честь маньчжур и китайцев, которые нынче со своей стороны Амура из города Айгуна, где у них живет амбань, подали Муравьеву благую весть. Согласны на переговоры с Россией, и послы из Пекина приехали сюда, вон туда, на тот берег, вон, видишь, где блестит. Прибыли в Айгун, с уважением ждут русского посла Муравьева, будут с ним трактовать и вести переговоры, подпишут договор, по которому Амур утверждается навеки за Россией. Просят мимо не пройти, не упустить случая, и что все согласны. И Муравьев сказал преосвященному, что вот, мол, это действительно благая весть и ради такой вести стоит переименовать пост Усть-Зейский в город Благовещенск. Но я, мол, сразу не соглашусь, сделаю вид, что не очень-то мне они сами теперь нужны, поступлю, мол, как у них у самих принято. А преосвященный внимал и сказал: «Воистину благая весть». Назван город по-новому Благовещенском, но не как церкви и чудотворные иконы по всей Руси. Давай, гуран[2], напишем на них донос…

Преосвященный потом смеялся, и его высокопревосходительство тоже… А пост объявили переименованным. А я дежурил, как писарь, и запомнил. Они же и православную веру оскорбили кощунственно. Если ты, Пудыч, захочешь, то можешь написать с моих слов в Петербург в Святейший синод, но без подписи, тайно. Меня не приплети. А мне дай-ка сейчас вон ту пару валенок, они мне подойдут, — кивнул урядник на полку, прилаженную к внутренней стороне баркаса.

— Сам Миколай Миколаевич объявляет, что не надо учить народ грамоте! Что, мол, писать грамотному в Сибири, кроме доносов! А тут хороший предлог — осквернение святого имени Благовещенской церкви, это кощунственно. И сам преосвященный на этом мне попадется. Я этого не упущу. Но мне писать несподручно. Напиши ты. Разберемся, почему Благовещенск? Благие вести! От кого? От китайцев! Значит, название этому городу повторяю: не от Благовещенского собора, а языческое, из Китая? А это уже измена. Муравьева можно поймать! Тогда ты, Пудыч, получишь фарт. Дело выиграешь, объявишь мое, сохраненное в тайне, соавторское имя. Как думаешь?

— А ты знаешь, кто со мной плыл?

— Не знаю.

— Не знаешь? Курьер особых поручений. Капитан-лейтенант кругосветного плавания. С «кольтом». Стреляет из револьвера и попадает в утку. Жил в Лондоне и за ручку здоровался с королевой, матросы сказали.

— Этой же рукой? И меня?

— Давай выпьем, угостимся по этому случаю. Чем Бог послал. Мало, не сама ли королева тебе в морду заехала. Честь?

— Как же! Быль молодцу не в укор.

Глава 2

КНЯЗЬ И ШАНЬ

Переговоры в Айгуне, в маленьком городке на правом берегу Амура, в ямыне местного амбаня. Ямынь[3] с гнутыми крышами и с разными головами зверей по коньку обнесенный глинобитной стеной с башнями, хорошо виден с реки. Муравьев и раньше бывал тут. Каждый год, проходя Амуром в низовья, он встречался с амбанем и с чиновниками, принимал их у себя на барже, угощал, показывал пароход или сам бывал гостем на берегу.

Но в этот раз его в ямыне ждал чрезвычайный полномочный Пекина, князь. И Шань, родственник императора, присланный под скромным титулом губернатора пограничной Хэйлунцзянской провинции, из главного ее города провинциального, захолустного Цицикара. Китайский губернатор прибыл для встречи с соседом — губернатором российским.

…Началось с того, что прибыла лодка с офицером, который поспешил в ямынь. Население Айгуна высыпало на берег. Русские суда появились. Послышался гудок парохода. Здешние жители видели прежде паровые суда, у которых колеса движутся огнем и водой.

Амурский сплав, судно за судном, стал прибывать и становиться на якоря около островов и вблизи устья реки Зеи, у русского военного поста на левом берегу Амура, палатки и свежерубленые дома которого белеют в перелесках среди огромных берез и лип, оставшихся от тайги.

Узнав о прибытии губернаторской баржи, князь И Шань, соблюдая гостеприимство, прислал к Муравьеву нового айгунского амбаня с приглашением вступить в переговоры.