Ветер с моря

Люсьен нанес ей визит на следующей неделе, и в приступе панического страха она отказалась видеть его, опасаясь не столько его, сколько себя, слишком хорошо зная, как он умел обмануть ее. Он послал цветы, и она долго смотрела на белые розы, вдохнула аромат цветов, а потом отдала их Гвенни.

— Возьми их. Мне они не нужны.

Единственное, что немного беспокоило ее, это дружба, возникшая между Люсьеном и Ги. Той осенью брат должен был получить должность в Министерстве иностранных дел, где мог бы с пользой применить знание языков.

— Это убережет его от ошибок, — сказал Роберт. — Его непосредственный начальник не может терпеть тех, кто увиливает от работы.

Ги будет освобожден от опеки и в дальнейшем станет сам отвечать за себя. Изабелла помнила о предупреждении Венеции и в один из вечеров, когда они остались одни, попыталась поговорить с братом.

— Мне стало известно, что у тебя, Джеймса и Люсьена вошло в привычку посещать один из частных игорных домов.

— Как это тебе стало известно, черт побери?

— Мне рассказали.

— Если хочешь знать, Люсьен помог мне познакомиться с завсегдатаями.

— Все-таки ты слишком молод.

— Это не недостаток.

— Ги, будь осторожен, ладно? Я знаю, каким безрассудным бывает Джеймс. Сэр Джошуа всегда ссорился с ним из-за его долгов и всего прочего. Не думаю, что тебе следует слишком доверять Люсьену де Вожу.

— Почему ты так говоришь? Он предан тебе.

— Глупости!

— Глупости? Но это же очевидно, ты знаешь, Белла. Что, Роберт заметил что-нибудь? Тебя это беспокоит?

— Конечно, нет. Не говори чепухи. Не ввязывайся в эти дела. Не надейся, что Роберт будет платить твои карточные долги.

Ги понимающе посмотрел на сестру.

— Я не настолько глуп, знаешь ли. Я уже вырос. Отправляйся в Париж и не беспокойся обо мне.

Они ехали не спеша, с частыми остановками. Изабелла корила себя за эгоизм, но была безмерно рада, что Мэриан решила провести эти два месяца с графом в Гленмуре, поэтому вопрос о том, чтобы она их сопровождала, не возникал.

Прекрасным летним утром они поднялись на борт пакетбота и четыре часа спустя уже были в Кале, где без задержки прошли таможню, благодаря дипломатическому статусу и небольшой взятке. Их встретил Ян Маккай, который заказал номера в гостинице «Англетер» и договорился с месье Дэссеном, владельцем, о найме почтовой кареты, которая доставит их в Париж.

Какой яркий контраст представляла их поездка по сравнению с тем мучительным представлением о путешествии восемь лет назад, когда их с Ги сунули в шаткую повозку среди мешков с картошкой, а Жан-Пьер все нахлестывал свою послушную лошадку. Как они боялись, когда их останавливали у застав, что их опознают и вернут в Париж. А там верная смерть. Абвиль, Амьен, Клермон, Шантийон — она вспомнила все эти места. Насколько теперь все было иначе. В гостиницах их встречали с поклонами и улыбками, мальчишки бежали через двор, чтобы сменить лошадей, чуть ли не теряя в спешке свои сабо, как по мановению руки подавались превосходные кушанья, никаких неудобств не испытывали ни английский милорд, ни его леди, которые на удивление хорошо говорили по-французски.

Были в их путешествии и другие стороны, не такие приятные: толпы нищих повсюду, искалеченных, изуродованных, слепых; дети в грязных лохмотьях, протягивающие худые ручонки; истощенные младенцы на руках у матерей, с огромными глазами, полными упрека. Двадцать-тридцать таких несчастных собирались на улице, когда они садились в карету. Нищие, как дикие звери, кидались за горстью монет, которые бросал им Роберт, потом кричали: «Bon voyage! [16]— вслед отъехавшей карете. У городских ворот еще оставались железные барьеры с вооруженной стражей, там тщательно проверяли их документы, прежде чем пропустить взмахом руки.

— Здесь всегда так? — спросила Изабелла, когда один из караульных так долго рассматривал документы, что Роберт начал терять терпение, пока не понял: оказывается, парень не умел читать. — А я думала, революция все изменила к лучшему.

— Не всегда получается, как задумано. После хаоса наступает тирания, как же еще можно восстановить разрушенное? Они всего лишь на словах используют старые лозунги — Свобода, Равенство, Братство, — с горечью сказал Роберт. — Но еще следует соблюдать осторожность. Ищейки Фуше так же свирепы, как любая роялистская тайная полиция, а Бонапарт чрезвычайно чувствителен к критике, тем более, что за спиной у него тысячелетняя традиция. Если бы какой-нибудь художник осмелился нарисовать на него карикатуру, как это делает Роландсон, помещая карикатуры на принца Уэльского в некоторых наших бульварных листках, то ему вряд ли удалось бы избежать виселицы.