Читаем Ветер с океана полностью

— Хорошего не вижу, чтоб запоминал. А плохому — сам научился.

— Чему учили, тому и научился.

— Этому я тебя учил? Как наставлял, вспомни! На труд, на честность, всегда в первых быть… А ты — пить, с шантрапой связался! Этому тебя учили, отвечай!

— Разок ошибся — вой подняли! Уже сказал — верну вам деньга!

— И без денег твоих перебьемся. Уважение верни! Расхвастался — наградные приказы, трудовой герой!..

— А нет, скажешь? Нет? Врал я, что ли? И не сам ты одно твердил: работа — первое дело в жизни?

— Первое — да. А не все!

— Что ты сам другого знаешь, кроме работы? Что?

— Человеком надо быть.

— Уже не человек, значит?

— На товарищей своих посмотри, коли себя не видишь. У Степана поучись.

— Пусть Степан у меня поучится! Восемь месяцев в году мы в море — кто там первый? У Сергея Нефедыча спроси, он за стенкой живет, он ответит. Не Степана первым назовет, а меня! Меня, батя!

— Ты здесь на берегу, а не в море. Неистовый ты на земле. Не соображаешь, как держаться.

Сын с горечью возразил:

— А, может, вы не понимаете, как мне в море приходится и как я этого берега жду?

— В море я побольше твоего бывал. Море — не причина, чтобы землю взбулгачивать.

Кузьма крикнул со злостью:

— Что ты о море знаешь? Ничего ты о нем не знаешь! Больше моего на воде — да! А видел ли ты океан? Месяцами чтобы вокруг тебя одна синяя пустыня? Вдоль бережка, вдоль бережка, вот и вся твоя жизненная дорога. Не можешь ты настоящего моряка судить.

Наступила тягостная пауза. Куржак сел на стул и долго смотрел на сына. Тот ответил дерзким взглядом. Отец заговорил снова:

— Жену обидел, на мать накричал. Теперь отца оскорбляешь. Кузьма старался подавить злость и ответил спокойно:

— Без оскорбления, батя. Правду высказываю. А какая она по себе — ее дело.

— Ты мне вот что скажи — чего от людей требуешь? Чего не хватает? Почему в каждый твой приход — дым коромыслом, — вся жизнь — шиворот на выворот?

— Одного требую. Уважения!

— Какого ещё уважения?

— Обыкновенного. По моему труду. Чтобы люди понимали, кто я и кто они.

— Постой! Чего понимали? Что рыбак? Так рыбак — профессия, а профессий — тысячи. Или считаешь, тебе полагается больше других?

— Ха! Считаю! Вся страна считает, не я один. В газетах: рыбаки — герои, труд рыбацкий — всех тяжелей и почетней! Рыбку — стране, деньги — жене, а сам обратно — носом на волну! Вот наша судьба! По труду — почет, по почету — обхождение. Куржак смотрел на сына, словно впервые видел его.

— А что ты в океан ходишь, это тебе не награда? Да выпади мне такая доля…

— Тебе — да, не мне! — с новой злостью прервал Кузьма. — Говорю тебе, не знаешь ты большого моря. А я весь океан исходил! Проклятую эту пустую воду испробовал руками, спиной, печенкой, вот как ее знаю!

Он сердито замолчал. Отец после некоторого молчания сказал:

— Пустая, проклятая… А понимать как? Ненавидишь море?

— Нет, обожаю! Жить не могу без качки и сырости!.. Знаешь, о чем мечтаю в рейсе? Попасть в места, куда воду на верблюдах возят. Сколько раз в кубрике поем: «Зачем я бросил ту соху, зачем я на море подался?»

— Думается мне — шутка…

— Грянет шторм, не до шуток! Каждый в свободную минутку — все о береге, других и помыслов нет. И что любить на судне? Что, спрашиваю? Каким счастьем перед береговыми отмечены? Да им в тысячу раз лучше! Я одно знаю — ишачить! Отдай за борт трал или сети, чини дели, выбирай улов, шкерь селедку, снова отдай, снова выбирай, снова шкерь. В темноте встаю, в темноте ложусь, сутками не раздеваюсь. Качает, сшибает, волной заливает, снегом засыпает, обледеневаешь, все одно — отдай, выбирай, шкерь. В тот раз, когда меня за борт швырнуло… Сам что ли прыгнул в пучину? И Степан, когда вытащил, танцевал от удовольствия, думаешь? Трясся, как щенок на морозе! Два дня не мог отойти, вот так он меня спасал. О себе уже не говорю. А береговые? Удовольствия — полной горстью. И на вечеринки, и на танцульки, и просто по улицам пошататься, в забегаловку заскочить, в кафе посидеть…

— Много твоя Лина по танцулькам и по кафе…

— Может — это главное. А что не хочет — ее дело. А я и захотел бы — не могу. Разница!

— Разница, точно. И надо тебе эту разницу доплатить, так? Какую же прикажешь награду?

— Награды выдает правительство. От семьи жду обхождения, а не награды.

— И не получаешь обхождения?

— Шиш получаю, вот что! Первый день по приходе еще так-сяк, ах, Кузенька, ах, родненький, ах, какой ты красивый, так без тебя исскучалась! А назавтра? Главный слуга и подметало. Дай и сделай — два любимых слова. Ах, Кузя, так тебя ждали, забор повалился, почини да дров навези, да крышу наладь, да картошки запаси, да в магазин сбегай за хлебом и капустой…. И радуются — есть кому поработать!

— Ты кормилец или постоялец в доме? На своих не потрудиться!

— Я на своих в море тружусь. На берегу хочу не ишачить, а радость иметь. Не колуном у забора махать, а на почетном месте за столом посидеть, чтобы меня со вниманием послушали, самому умную речь послушать. Могу я это в семье найти? В ресторан — одна дорога, там меня за мои денежки уважают..

Куржак покачал головой.

— Поговорили, сынок, поговорили…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза