Ветер с океана

— Больше вопросов не будет?

— Последний. Значит, море — страдание? И за то твое страдание все должны в ножки кланяться тебе? Унижаться перед тобой?

— Унижений не вымогаю, еще раз говорю — обхождения требую… Чтобы каждый на берегу, а наперво в семье, понимал, что я сухобродам и сухобытам не ровня! Я здесь знатный рыбак, вот я кто! Короче, всякое лыко не шей в строку. Я хочу на берегу забрать удовольствий, каких в рейсе лишен. Буду веселиться, перетерпи, моя порция веселья не больше вашей, я только в неделю укладываю, что вы могли за четыре месяца навеселиться.

— Большая радость в семье от твоего прихода из рейса!

— Пусть порадуются моей радости, это и будет понимание. Куржак встал. Кузьма тоже поднялся. У отца дрожали губы, срывался голос. Он глухо проговорил:

— Знатный рыбак! Спекулянт ты, торгаш! Недостойная среди своих личность.

Кузьма весь затрясся — свело ноги, дрожали руки. С трудом он произнес:

— Спекулянтом меня не кляни. Ничего в жизни не продавал.

— Врешь, спекулянт! Начальству твоему объявлю — гоните с промысла, он недостойный моря! Торгаш мой сын, моя вина — не доглядел, в кого растет, а теперь требую — вон его!

Кузьма овладел собой. Руки дрожали по-прежнему, но он нашел силы вызывающе усмехнуться.

— Не путаешь ли меня со своими бригадниками, батя? У вас, случается, спроворят в сторону леща или судачка, а потом загоняют на рынке.

— Случается — из-под полы, знают — воровство! А ты открыто собой торгуешь, своим рыбацким трудом. И после этого ты сын мне? Открещиваюсь от тебя!

Кузьма, снова побледнев, сделал шаг к двери, там остановился.

— Ладно, твое право — когда-то крестил, теперь открещиваешься. Ты вот что скажи — маму повстречаю, что ей о нашем милом разговорчике передать? И как с Линой изъясниться?

— Мать на кухне. Иди тихо, не повстречаешься. А с Линой изъясняться твое дело. Коли она тебя такого терпит, пусть, мучается. А и бросит тебя, скажу ей прямо — молодец, правильно поступила.

Кузьма, уходя, хлопнул дверью.

На лестничной площадке он с минуту постоял, переводя шумно рвущееся дыхание, потом поднялся наверх. Миша был у себя. Кузьма сел на Мишину кровать, уставился глазами в пол.

— Поссорился с отцом? — с тревогой спросил Миша. Кузьма с какой-то безнадежностью усмехнулся и махнул рукой.

— Расставили точки, где требуется. Ты разве не слышал, как мы объяснились? Счастье, Лина ушла на работу, не слыхала, как батя меня характеризовал.

— Ты, наверно, погорячился, Кузя? Контроль над собой потерял.

— Не до контроля было. Такой скандал разыгрался!..

— И все из-за потерянных денег? Кузьма покачал головой.

— Да нет, не из-за денег. Лина на деньги не жадная. Батя тоже не скопидом. Мама, конечно, горюет — она хозяйство ведет. По-разному понимаем жизнь, здесь корень спора.

Миша виновато произнес:

— Извини, что я сказал насчет тех женщин в такси. Тебя долго не было, мы встревожились. Показалось неудобным врать…

Кузьма нетерпеливо отмахнулся.

— Я не сержусь. Все равно сам бы рассказал, к кому и с кем поехали. Не в том штука. Поговорить надо. Тебя Степан о чем-нибудь выпрашивал насчет меня?

Миша осторожно ответил:

— Расспросов никаких не было. А почему ты интересуешься? Разве вы со Степаном ссоритесь?

Кузьма с минуту молчал. Он еще тяжело дышал после стычки с отцом, но старался сдержать себя.

— Ссор пока не было. Спаситель мой, я тебе уже объяснял. Но и любви никогда не будет. Хочу тебе объяснить, раз уж ты в мои семейные дела ненароком встрял. Уважаю Степана, он подлости не сделает, такой это человек. Но, между прочим, когда-то чуть до вражды не дошло. Он ведь с Линой раньше моего познакомился, они даже встречались, вместе в кино ходили. А потом я появился, он же меня к ней в общежитие привел, она тогда техникум кончала. Ну, естественно, Лина ко мне потянулась, а я к ней, ему и наставили нос. Заметил, что он за женщинами не ударяет? Подружек, конечно, заводит, только ненадолго. А почему? Тайком по-прежнему влюблен в нее. Ждет, пока мы с Линой поссоримся. Надеется, наступит тогда его время.

Миша, удивляясь, что Кузьма вдруг разоткровенничался, спросил:

— Он рассчитывает, что ты разлюбишь Лину?

Кузьма, вдруг рассердившись, резко ответил:

— Он не дурак. И в мыслях у него нет такого! Знает, что Лину я никогда не разлюблю. В самую большую ссору с ней поставь передо мной десять лучших в мире женщин и скажи — выбирай любую, всех отведу, обратно к Лине вернусь. Нет, Степан похитрей. Потихоньку клин между нами вбивает. Обиняком, с улыбочкой, с шуточкой… Исподволь внушает, что я у нее плох, что надо бы ей получше муженька… Такие ей всегда знаки внимания, такое почтение… Слыхал, как он сегодня: «Разве можно так на жену?» Думаешь, случайно вырвалось? С умыслом, голову дам на отсечение! Лишний разок подчеркнул, что я ей не пара, достойна, мол, лучшего.

— Преувеличиваешь, Кузя. Сказал, как всякий другой, и я бы так на тебя прикрикнул, да постеснялся. Не вижу тут тайного умысла.

Кузьма с горечью проговорил: