А мог ли он, находясь в университете, пойти на лекции по курсам, которые не оплачивал? По моим опросам людей, учившихся в американских университетах, выяснилось, что такая практика не очень распространена, но существует. И особенно легко это делать, если речь идёт о потоковых лекциях, на которых присутствует много студентов. Думаю, что и лекции Ферми, и лекции Юри относились именно к такому виду учебных занятий.
Так что возможности послушать нобелиатов у него, безусловно, были. Но вот был ли у Жоржа интерес к фундаментальным проблемам строения вещества?
К сожалению, я никогда не касался этого вопроса в личных разговорах. Но один эпизод из нашей совместной работы на кафедре ОХТ МХТИ им. Д. И. Менделеева в середине 70-х годов прошлого века позволяет предположить, что был.
Я делал доклад на кафедральном научном семинаре, посвящённый гетерогенному катализу, и старался обратить внимание коллег на поразивший меня в то время факт: центральное понятие гетерогенности – это понятие о поверхности раздела фаз, которое «на самом деле» является только грубой моделью. Суть обычных объяснений гетерогенных процессов заключается в том, что взаимодействие реагентов представляется происходящим на поверхности соприкосновения двух веществ. И эта поверхность выглядит чем-то вроде сплошной плёнки и описывается простой евклидовой геометрией поверхностей.
Но, ведь, с точки зрения атомно-молекулярной теории, «поверхность» капли или кристалла является только абстрактной математической поверхностью с определённым значением потенциала некоего квантового силового поля, создаваемого атомами и молекулами, расположенными на значительном расстоянии друг от друга и в узлах кристаллической решётки, и между хаотически движущимися частицами жидкости. Да и сами атомы – это не однородные «бильярдные шарики».
Ещё Резерфорд показал, что атом – это массивное ядро и «почти пустота», в которой движутся электроны, частицы, керны которых на много порядков меньше межатомных расстояний. Из этого следует, что поверхность на атомно-молекулярном уровне – это не сплошная плёнка, а какая-то очень «дырявая» сетевая конструкция со сложной топологией.
Из таких предпосылок я делал какие-то выводы о химических следствиях «межатомной пустоты». Выводы не очень конкретные и совсем не практичные. Во всяком случае, в области химической технологии.
Сейчас не важно, насколько интересными и полезными были эти выводы. А важно то, что коллеги встретили мои рассуждения с холодным недоумением – к чему эти абстракции для нас, практиков?
После семинара никто из присутствовавших технологов не задал мне ни одного вопроса – люди просто быстро разошлись по своим делам. И, как технологу абсорбционщику, мои высказывания не могли быть интересны и Жоржу Абрамовичу.
Но, по окончании семинара, он остановил меня в коридоре и с неожиданным для меня интересом начал обсуждать моё выступление и высказывать несогласие с моими идеями. Его контраргументы, помнится, основывались на постулатах классической физхимии и начальных понятиях квантовой механики.
Было что-то в этом обсуждении сугубо личное. Похоже, тема моего доклада вызвала у него какие-то ностальгические воспоминания. И мы проспорили – весьма, впрочем, дружелюбно, но, конечно, «безрезультатно» – минут 20, стоя в коридоре у дверей в аудиторию.
Этот кафедральный семинар был абсолютно рутинным мероприятием, не влиявшим ни на какие прагматические аспекты нашей кафедральной жизни, а потому интерес, проявленный Жоржем Абрамовичем к моим «фундаментально-абстрактным» идеям, был действительно искренним. И показателен в том отношении, что такого рода темы волновали его не с утилитарных, а с мировоззренческих позиций.
Интерес к такого рода вопросам закладывается у человека в юности. Но у Жоржа ни в Университете Айовы, ни, тем более, в болотах и лесах коммуны ИКОР, не было побудительных мотивов для возникновения такого интереса. И вполне закономерно то, что вступительный экзамен в МХТИ по химии он сдал с оценкой только «удовлетворительно».
Скорее всего, интерес возник на первых курсах обучения в МХТИ, на «общих предметах». И даже можно указать на конкретный курс и конкретного преподавателя, который пробудил этот интерес у студента Жоржа Коваля.
Вот что говорит Лея Кизнер (Елизавета Борисовна Кизнер), студентка МХТИ, поступившая вместе с Жоржем на первый курс в 1934 году и учившаяся вместе с ним на общетехническом факультете: