Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром».[225]

Эта оценка – со стороны «русофильского» фланга спектра общественного настроения.

А вот что говорят о том же моменте истории на «юдофильском» фланге этого спектра:

«Гомель в начале XX века был одним из самых крупных торгово-промышленных центров «Северо-Западного края» Российской империи. В 1904 г. его население составляло 47289 человек, из которых на долю евреев приходилось 26504 (56 %). Евреям принадлежало большинство крупных промышленных предприятий. Среди них следует отметить лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовую мельницу, завод нефтяных масел, спичечную фабрику, несколько типографий. В городе существовали еврейские училища, частные гимназии, прогимназия. В 1898 г. в Гомеле работало 26 синагог. Компактное проживание представителей одной этнической и религиозной группы создавало и условия для возникновения массовых переживаний и панических настроений. Вот почему известия о происходящих погромах воспринимались так болезненно».[226]

Обе оценки согласны в том, что евреев было много, что они были сплочены и организованы, но выводы из них сделаны диаметрально противоположные. С «русофильской» стороны виделась угроза «подъёма духа» еврейского реваншизма, с «юдофильской» – панический «упадок духа» и страх перед новыми погромами.

С эвереттической точки зрения обе оценки «правильные» – это типичная социальная суперпозиция, порождающая ветвления альтерверса каждого отдельного представителя социальной группы, составляющей эту суперпозицию.

Какие же ветвления в связи с этим возникли в судьбе Абрама Коваля в 1903 году?

Первое порождено «юдофильским» членом суперпозиции, в котором молодой плотник в провинциальных Телеханах, куда приходили запоздалые известия из Гомеля о страшных событиях, с облегчением увидел, что «погромный вал» до Телехан не докатился. И, как следует из его «канонической биографии», в ноябре или декабре 1903 года спокойно пошёл на призывной пункт, достал свой «призывной жребий», попал в армию, отслужил положенный срок, и вернулся домой в 1906 году, когда и до Телехан докатился очередной вал еврейских погромов.

На этот раз остаться в стороне от событий он не мог, вступил в Поалей Цион, участвовал «в беспорядках», преследовался полицией и столыпинскими войсками.

Что же могло ждать Абрама в случае ареста? Безусловно, тюремное заключение и наказание за участие «в беспорядках» – от административной высылки до повешения, в зависимости от признанной судом меры участия в них.

Тюремное заключение само по себе всегда является тяжким испытанием. Но в западных областях Российской Империи в те годы оно имело особенности, которые могут показаться странными современному читателю, знакомому с описанием быта «политических заключённых» в советских тюрьмах 20-х – 40-х годов.

В 1908 году Ф. Э. Дзержинский, будучи заключённым «в X павильоне Варшавской цитадели, одной из самых мрачных тюрем царизма, в которой содержались наиболее опасные для царского самодержавия революционеры»[227] в своём дневнике пишет о тюремной повседневности так: