Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

Опять-таки, высказанные автором от лица Сталина опасения о возможном шпионстве и контрабандистских намерениях еврейских переселенцев в Биробиджан относятся, как я полагаю, к практически невесомым ветвям альтерверса, однако японский план был реально утверждён в 1938 году.

Действовал он, правда, недолго, и был фактически свёрнут в 1940 году после подписания Японией Берлинского пакта с фашистскими режимами Германии и Италии. Действительности, в которых, по описанию некоторых позднейших толкователей,

«…возле русского Дальнего Востока возник бы поистине бронированный кулак Японии, Китая и международного сионистского капитала, причем в то самое время, когда с Запада на нас уже надвигались нацисты».[469]

остались только в столь же невесомых нитях альтерверса, как и «опасения Сталина», а в нашей ветви неожиданным следствием «Плана «Фугу»» оказалось то, что спаслись от холокоста около 24 тысяч евреев, которые, несмотря на огромные трудности в ходе его осуществления, смогли попасть в Маньчжурию.

«Поэтому японский дипломат Тиуне Сугихара был удостоен чести звания Праведников народов мира, присуждённом израильским правительством в 1985 году».[470]

Что же касается положения в ЕАО в предвоенный период, то после того, как Иосиф Виссарионович «перестал заботиться» о «дальнейшем заселении» края новыми евреями-переселенцами, для уже живущих там настало время перемен.

И в конкретной коммуне «Икор» неуёмный «еврейский дух» укоротили. Но «свято место пусто не бывает», и, с годами, пустоту заполнил дух антисемитизма…

Собственно, он изначально витал в атмосфере того социума, к которому решили привить еврейский менталитет. Прививка оказалась болезненной, а неумелая торопливость её проведения вызывала отторжение у местного населения, стихийная реакция которого трактовалось властями как проявление «успешной повседневной работы классового врага

».[471]

Но вот типичный пример проявления бытового антисемитизма в 1933 году:

«Большие скандалы происходят при получении молока. Молоком снабжаются все одинаково. О первоочередном снабжении ударников никто и не подумал. При выдаче создаются большие очереди, все толкаются, спорят. Нередко слышны выкрики: «Из-за евреев мы не имеем молока». Переселенцев выталкивают из очереди. Особенно достается женщинам, которые зачастую уходят с пустыми руками. А между тем, в первую очередь молоко должны получать не имеющие коров, свиней и кур рабочие-ударники и переселенцы, ибо коровы присланы как раз для улучшения снабжения последних».[472]

Но почему в первую очередь

должны получать молоко не имеющие коров, свиней и кур рабочие-ударники (любой национальности!) и переселенцы? Коровы-то присланы для снабжения молоком именно переселенцев! А что должны испытывать женщины не ударницы и не

переселенцы, видя, что молоко, необходимое им и их детям, получают только активисты и евреи? И «класс местных женщин с детьми» превращается в классового врага, «стремящегося во что бы то ни стало сорвать строительство социалистического Биробиджана».[473]

Так естественное желание ИКОРа помочь своим посланцам в обустройстве на новом месте превращается в источник, питающий бытовой антисемитизм.

А ведь если бы местные власти (и Союзный центр, в первую очередь!) с целью строительства «социалистического Биробиджана» думали не о «первоочередном снабжении ударников» за чужой счёт, а о первоочередных нуждах всех жителей Биробиджана, никакой питательной почвы для бытового антисемитизма не возникало бы, а помощь ИКОРа принималась бы только с благодарностью.