Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

Указание на то, что «уворованной бомбой» начнут трясти «через год», явно относится к событиям начавшейся в 1950 году корейской войны. Об этом знал писатель Солженицын в 1955 году, когда начал писать роман, но что, конечно же, не мог предвидеть дипломат Володин в 1949 году. Это знание писателя давало ему основание видеть Володина глазами героев романа – дядюшки Авенира, дворника Спиридона Даниловича Егорова, инженера Герасимовича – не предателем, а гуманистическим героем.

Все эти герои, каждый со своей аргументацией, были солидарны с Иннокентием Володиным с его самооправданием:

«Ты не дал украсть бомбы Преобразователю Мира, Кузнецу Счастья? – значит, ты не дал её Родине! А зачем она – Родине? Зачем она – деревне Рождество? Той подслеповатой карлице? Той старухе с задушенным цыплёнком? Тому залатанному одноногому мужику?.. Им нужны дороги, ткани, доски, стёкла, им верните молоко, хлеб, ещё, может быть, колокольный звон – но зачем им атомная бомба?».[460]

Фактическим оправданием безрассудства Володина в этой редакции была фраза, следовавшая за приведённой цитатой:

«(Говорили, что в августе <1949 года – Ю. Л.> уже испытывали свою, да что-то, видно, у них не ладилось).»[461]

Эта ремарка была бы понятна «умному читателю» в 50-е годы – известное сообщение ТАСС от 24 сентября 1949 года о заявлении президента США Трумэна по поводу взрыва в СССР атомной бомбы было составлено столь витиевато и невнятно в фактической части, что давало повод думать – да, что-то не так у нас с этим взрывом.

Это подтверждает литературовед М. Г. Петрова:

«22 ноября 2004 г. я спросила Александра Исаевича по телефону, знал ли он о Семипалатинске в прежние годы работы над романом «В круге первом»:

«– Нет, не знал. Ведь они так засекретили…»»[462].

То, что Солженицын действительно не знал в ходе написания романа о семипалатинском испытании, видно и по такой реплике, которую он вкладывает в монолог инженера Бобынина на приёме у Абакумова в 3-ей редакции текста (1962 год):

«Да никогда я не поверю, что вы атомную бомбу сами сделаете – без-условно украдёте!!..».[463]

Но для читателя конца 60-х годов оговорка о неудаче испытания 1949 года стала неубедительной – о его успешности уже было достаточно хорошо известно.

И в окончательной, 7-й редакции романа, Солженицын эту ремарку вычеркнул.[464] Логическая заплатка оказалась споротой и в ткани сюжета снова возникла прореха, обсуждать которую Александр Исаевич, конечно, не хотел. Это я почувствовал в ходе разговора с Натальей Дмитриевной в 2006 году.

И причины нежелания Александра Исаевича обсуждать тему «героичности» поступка Володина к этому времени были уже не только литературно-эстетические, но и идейно-политические:

«… сам автор в 1994 году заметил с горечью: «С какой тревогой об американской судьбе я когда-то писал «Круг» с истинной «атомной» историей, в каком сюжете… Сколько лет я был уверен в правильности: атомная бомба остаётся у них, только б не у коммунистов. Но постепенно дошёл: не к добру она у них…».[465]

Но, оказывается, такое отношение к теме Александр Исаевич проявлял и задолго до 1994 года.

Самой яркой иллюстрацией этого является результат попытки ФБР выяснить подробности событий осени 1949 года у самого Солженицына 19 апреля 1978 г в ходе беседы с ним в его доме вблизи городка Кавендиш в Вермонте. Об этом рассказал А. Шитов по результатам своего журналистского расследования, которое включало и знакомство с рассекреченной частью «дела Коваля» ФБР, и беседы с представителями этого ведомства в Вашингтоне.[466]

Прежде всего, следует отметить, что целью ФБР в этом «собеседовании» было получить информацию о Ж. Ковале. Обсуждение других тем должно было только прикрывать эту цель. В инструкции сотруднику, который должен был встретиться с Солженицыным для беседы, тогдашний директор ФБР Уильям Уэбстер писал: «…наши выходы на Коваля проистекали из тайного источника, на который не следует ссылаться в ходе собеседования».