Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

И Берии ли было не знать, на что нацелен и как работает в руках чекистского МГБ инструмент «доброжелательства» – инфильтрованный во все сферы общественной и частной жизни контингент не только «интересных пухленьких девушек», но также многочисленных

«рабочих, служащих, патриотов своей Родины… да хоть дворников, хоть учителей, хоть инженеров… Они реагировали сразу на всякие, так сказать… ».[259]

Кроме «добровольных доброжелателей» были и профессиональные, «особые доброжелатели» из числа штатных чекистов. Ещё при Дзержинском приказом ВЧК от 14 января 1921 г. было создано Секретно-оперативное управление (СОУ) ВЧК, в состав которого вошли информационный, секретный, оперативный и иностранный отделы.[260]

Первым руководителем СОУ был назначен В. Р. Менжинский.

Чем конкретно занимался СОУ ВЧК неизвестно. Никаких официальных документов на этот счёт я не встречал. Но вот что вспоминает в 1989 году пенсионер Леонид Алексеевич Лебедев, руководитель детского музыкального кружка «Играй, мой баян» в Киевском районе Москвы (он же – отставной майор КГБ Алексей Рыбин):

«Я этой штукой занимался с 30-го года, а, может быть, и раньше, чтобы найти у него какую-нибудь крамолу с точки зрения женщин… Ничего подобного! И никто ничего не мог…»[261]

Поясню смысл эвфемизмов, употреблённых Рыбиным. «Эта штука» – наблюдение за Сталиным, «крамола с точки зрения женщин» – свидетельства об интимных связях с женщинами, «никто ничего не мог» – и другие «доброжелатели», независимо от Рыбина наблюдавшие за Сталиным, сексуальной крамолы у него не нашли.

1930 год – это год, когда ещё жива Надежда Алилуева, жена Сталина. Если бы обнаружились «связи на стороне», супружеская измена, то это можно было квалифицировать как «моральное разложение». Но, конечно, измена жене – это не измена Родине. Ни Председатель ОГПУ В. Р. Менжинский, ни, тем более, тогдашний руководитель СОУ ВЧК – Г. Г. Ягода об этих фактах никому бы не сообщили. Но соответствующие документы (рапорта «доброжелателей») в какую-то сверхсекретную папочку легли бы. А раз такая папочка была, то, по незыблемым законам бюрократии, в неё складывали и другие отчёты о разговорах, встречах, полученных поручениях… Ведь, как это следует из признания Рыбина, «профессиональные доброжелатели», которые секретно охраняли Сталина, сверхсекретно по долгу службы должны были искать и «какую-нибудь крамолу» на него. А это значит, что чекисты собирали компромат на всех без исключения высших руководителей страны.

В ту эпоху, в той ветви альтерверса владение инструментом «института доброжелателей» и обеспечивало реальную власть. Поэтому Берия в 1948 году, отстранённый от руководства МГБ, безусловно, ощущал, что, как бы ни была велика его «атомная власть», эпоха его «всесилия» осталась в прошлом.

Вот яркий пример, подтверждающий это. 14 апреля 1948 г. помощник Берии Н. С. Сазыкин получил письмо генерала МГБ А. Н. Бабкина, в котором на основании анкетных данных (!) Я. Б. Зельдовича (родители его матери живут в Париже, а сестра отца в 1936 г. арестована) и О. И. Лейпунского (имеет в Америке родных отца, а его брат арестован органами НКВД) генерал просил

«поручить еще раз проверить эти материалы и решить, не была ли допущена ошибка в части разрешения привлеченных к специальным работам указанных лиц».[262]

И Берия (!) не находит более эффективного способа спасти ближайших соратников Курчатова, чем спрятать их на Семипалатинском полигоне и через полгода дать через Сазонова расплывчато-бюрократический ответ генералу Бабкину. Как справедливо оценивает этот случай Горобец,

«Берия, скорее всего, не хотел “засвечиваться” в политическом смысле в пиковый период травли космополитов, проводившейся по инициативе Сталина»

.[263]

Тем не менее, Лаврентий Павлович был ещё достаточно силён и опытен, чтобы устроить увольнение Коваля из ГРУ в звании рядового и без наград, не проявившего себя ни в каких сражениях.

Это значительно снижало интерес к нему – с точки зрения «органов» Коваль становился «мелкой рыбешкой».

Правда, через четыре года сеть, с помощью которой эти «органы» проводили чистку, стала настолько «мелкоячеистой», что спастись от нее «космополиту» Ковалю стало уже почти невозможно, о чем и свидетельствует описанная ниже история с его письмом о «трудоустройстве» в 1953 г.