Вячеслав Иванов

Затем Вяч. Иванов был на литургии, отслуженной по церковнославянскому чину в капелле над могилой апостола Петра, и причастился Святых Таин под двумя видами – по обряду Восточной Церкви. Обедню эту служил отец Владимир Абрикосов – католический священник, происходивший из знаменитой старообрядческой купеческой семьи, чьи шоколадные конфеты славились на всю Россию. Вяч. Иванов не раз бывал в московской квартире отца Владимира на Пречистенском бульваре.

В тот день в маленькой капелле над гробом святого Петра на службе присутствовали только три или четыре человека, но это не уменьшало безмерности происходившего там. О смысле его Вяч. Иванов писал Шарлю Дю Боссу 15 октября 1930 года: «Я впервые почувствовал себя православным в полном смысле этого слова, обладателем священного клада, который был моим со дня моего крещения, но обладание которым до тех пор, в течение уже многих лет, омрачалось наличием чувства какой-то неудовлетворенности, становящейся все мучительней, и мучительней от сознания, что я лишен другой половины живого того клада святости и благодати, что я дышу наподобие чахоточных, одним только легким. Я испытывал великую радость покоя и свободы действий, неведомую ранее той поры, счастье общения с бесчисленными святыми, от помощи и молитвы которых я долго и противовольно отказывался, сознание, что выполняю свой личный долг, и в своем лице долг моего народа, уверенность, что поступил согласно его воле, которую я тогда ясно увидел созревшей для Единения, что остался верен его последнему завету: требованию забыть его и принести в жертву великому делу Соборности. И – удивительно – я мгновенно почувствовал его, в духе возвращенным мне рукою Христа: вчера я присутствовал на его похоронах, сегодня я вновь был соединен с ним, воскресшим и оправданным»[451]

.

Теперь поэт свободно и полно дышал двумя легкими. Приобщившись вселенскому, он еще сильнее почувствовал красоту и богатство родного. Протяженностью в шестьдесят лет пролег этот трудный путь от тихого детства в Третьем Риме до осознания своего места и предназначения посланника русской культуры и мысли в сердце христианской ойкумены – Риме первом, вселенская полнота которого была бы куда как неполна без России, без ее такой непростой, порой яростно отрицающей родство, порой тайной, скрытой, но всегда неизбывной любви. Это воля к единству с христианским миром испокон веков жила в русском народе. Она звучала в первом произведении нашей словесности – «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона – и в пушкинской речи Достоевского. Ее послами были Чаадаев и Владимир Соловьев. Уникальный духовный опыт Русской Церкви и оплодотворенная ею культура имели всемирное значение и открыли западной сестре неведомое прежде великое сокровище. Вяч. Иванов всякий раз был счастлив, когда видел в римском соборе Святого Петра изображения святых равноапостольных княгини Ольги и князя Владимира, принесших христианство на Русь. Они свидетельствовали о неразрывном единстве, коренящемся в Царстве Небесном, куда, по словам святителя Московского Филарета (Дроздова), никакие земные перегородки не доходят.

Среди присутствовавших на этой литургии в капелле была и дочь Вяч. Иванова Лидия. Отец Владимир Абрикосов обратился к ней с вопросом, почему она до сих пор не присоединилась к католической церкви, но Вяч. Иванов резко оборвал его, сказав, что у Лидии собственная духовная жизнь. Он был яростным противником принуждения и не допускал какого бы то ни было давления в вопросах веры. И, конечно же, уважал духовную свободу своих детей, считая, что присоединение к католической Церкви может быть для них только делом личного, глубоко осмысленного и выстраданного выбора. Об этом свидетельствуют письма Вяч. Иванова 1927 года из Павии Лидии и Диме, в них он не скрывал всей непростоты многовековых отношений между христианским Западом и христианским Востоком, с которой им придется столкнуться, если они решатся присоединиться к католической Церкви.

Совсем еще недавно Рим именовал христиан-некатоликов схизматами или еретиками. Но сама Римская Церковь на протяжении двух с лишним столетий переживала период тяжелого упадка и застоя. Это было связано с формализацией ее духовной жизни, закрытостью и внутренней несвободой. В 1864 году папа Пий IX в своем послании назвал свободу совести одним из главных заблуждений времени. Тютчев откликнулся на это стихотворением «Encyclica», где были такие строки:

Не от меча погибнет он земного,

Мечом земным владевший столько лет, —Его погубит роковое слово:

«Свобода совести есть бред!»[452].

Христианства без свободы не мыслили себе ни Тютчев, ни его наследник в русской поэзии Вяч. Иванов.