Вячеслав Иванов

В эмиграции Бердяев и Вяч. Иванов не возобновляли переписки. Сведения, которые доходили до Бердяева о Вяч. Иванове, были отрывочны и не всегда точны. Об этом свидетельствует фрагмент из бердяевского «Самопознания» – книги, представляющей собой уникальный опыт философской автобиографии: «Он (Вяч. Иванов. – Г. З.) был всем: консерватором и анархистом, националистом и коммунистом, он стал фашистом в Италии, был православным и католиком, оккультистом и защитником религиозной ортодоксии, мистиком и позитивным ученым»[463].

Далеко не все здесь соответствовало тому, что имело место быть. Вяч. Иванов работал в советских учреждениях, чтобы кормить семью, но никогда не был ни коммунистом, ни даже сторонником советов. Не стал он и фашистом в Италии. Напротив, ему отказали в месте профессора Флорентийского университета, когда узнали, что он не состоит в фашистской партии и имеет советское гражданство (итальянское Вяч. Иванов принял только в 1935 году).

Всем сердцем любя Россию, он не переступал за ту грань, где начинался национализм, оставаясь всечеловеком и европейцем. А православие и католицизм были для него вслед за Владимиром Соловьевым двумя неразрывными составляющими вселенского христианства, «двумя легкими» единого организма.

К тому же Вяч. Иванов в Италии был совсем иным, нежели тот, которого Бердяев знал в Петербурге и даже в Москве. В нем не осталось и следа прежнего душеловца, «мага и мистагога». И в жизнь, и в поэзию вошла высокая простота. Об этом Вяч. Иванов позже скажет в одном из своих стихотворений:

К неофитам у порогаЯ вещал за мистагога.Покаянья плод творю:Просторечьем говорю.Да и что сказать то? Много ль?

Перестал гуторить Гоголь,Покаянья плод творя.Я же каюсь, гуторя, —Из Гомерова ли садаВзять сравненье? – как цикада.

Он цикадам (сам таков!)Уподобил стариков.Чтоб на ветках все сидели,На зеленых в лад скрипели,Гуторком других учу:

Не вещаю, – не молчу[464].

Лидия Юдифовна приняла соименницу как родную. Она познакомила ее со своим духовным отцом – польским священником и богословом Августином Якубсиаком. Тот сначала дал Лидии несколько книг апологетически-миссионерской направленности, но они вызывали у нее резкое неприятие. И тогда отец Августин посоветовал ей прочитать Библейскую книгу «Премудрости». Раздвоенность и тревога уступили место радости и глубокому внутреннему покою. Кризис веры миновал. Теперь предстоял выбор между жизнью в католической или православной церкви. Для Лидии и та и другая были равно святы, но католицизм она ощущала более близким для себя. Решение присоединиться к католической церкви созрело очень быстро. Лидия сочла необходимым сообщить о нем православному священнику. Для этого она отправилась к отцу Сергию Булгакову, который служил теперь в Париже. О встрече с ним и о том, как проходило ее присоединение, Лидия Иванова рассказала в своих воспоминаниях: «Булгаков говорил мне, что католичество для меня будет гибелью. Что он видит ясно, как все будет: я пойду в монастырь (это он ясно видит). В монастыре моя свободная душа будет искалечена католической системой “подпорок”, искусственно формирующих человека. В конце свидания он добавил:

– Вас заставят при переходе в католичество проклинать православие. Я Вас помню в Москве, как Вы стояли на одной службе. Вы жили тогда в Духе Святом. Теперь, при уходе из православия, Вы совершите грех против Духа Святого!

Я вышла от него потрясенная этими последними словами. Не могу описать, как мне было тяжко те два-три дня, которые предшествовали церемонии моего перехода в католичество.

Она была назначена на 12 июля. Еще в то утро я проснулась на заре, полная колебаний, но сделала усилие над собой и зашла в церковь бл. Августина. Там я обрела силу и решимость и отправилась в Сент-Медар, где меня ожидали отец Августин и моя дорогая Лидия (Бердяева. – Г. З.). В формуле, которую мне дали прочесть перед обедней, никаких проклятий не было. После службы, так как я была вне себя от волнения, Лидия взяла меня с собой в Кламар, где Евгения Юдифовна меня встретила с лаской и любовью, хотя она сама была ярой православной»[465].